Если наркоману предложить отказаться от наркотиков ради спасения жизни, он справедливо спросит, а зачем ему такая жизнь. Если предложить буржуям и чиновникам улучшить жизнь трудового народа ради победы в войне, они столь же справедливо спросят, зачем им такая победа. О том, что Украина никогда не выиграет войну, не сделав ее революционной, то есть, не используя революционный порыв масс, среди сторонников украинской революции не говорил только ленивый. И почему-то как-то само собой стало разуметься, что поэтому украинские власти рано или поздно начнут делиться с народом то ли своей прибылью, то ли участием в управлении страной – словом, что они пойдут на социальную революцию. А почему это, собственно говоря, произойдет? Только потому, что иначе война будет проиграна? Ну, значит, будет проиграна. Дальше что?
Между прочим, донбасским сепаратистам, если их кинет Россия (а похоже, что она их кинула, если не навсегда, то по крайней мере на длительное время*), тоже не выиграть войну, не улучшив жизнь народа за счет олигархов и братков, однако Стрелков не спешит потрошить Ахметова. И Руцкой не мог выиграть в 1993, не раздав оружия народу и не начав (или хотя бы не пообещав начать) борьбу с «шоковой терапией». Он предпочел проиграть. Испанское правительство в 1936-1939 году не могло выиграть войну традиционными методами. Оно могло бы ее выиграть, развязав на вражеской территории партизанскую войну и улучшив жизнь рабочим и крестьянам на своей. Подавляя рабочее самоуправление и разгоняя крестьянские коммуны, оно могло только проиграть. Ну, что ж, оно и проиграло – в чем проблема? Когда перед буржуазным правительством встает выбор: «Революционная война или поражение», – оно выбирает поражение.
Тогда почему, спросит кто-нибудь, во Франции во время Великой французской правительство пошло на то, чтобы сделать войну революционной? Почему оно ввело принудительный заем на богачей, твердые цены на хлеб, признало отмену феодальных прав и т. д.? Да потому, что этого требовали массы в тылу. Потому что для этих масс война не была самоцелью. Потому что им важно было не только и не столько сохранить целостность страны, сколько получить помещичью землю, перестать платить за пользование дорогами и мостами, иметь возможность купить вдоволь хлеба. Ради этого они готовы были воевать, а не ради войны готовы были покупать хлеб по твердой цене.
А вот испанские революционеры в 1936-1939 хотели прежде всего воевать. В итоге все силы они бросили на войну, а не на социальные перемены. В итоге, когда танки Листера, снятые с фронта, давили коммуны Арагона, бойцы-анархисты честно держали фронт. Вместо того, чтобы, бросив его, разобраться с Листером. В итоге борьба за социальные преобразования была отложена до победы над франкистами. В итоге каталонские рабочие-анархисты были разоружены, активисты ПОУМ перебиты во имя сохранения антифашистского единства. В итоге если в начале войны Оруэллу, ехавшему в Каталонию, советовали снять галстук («не то сорвут в Барселоне»), то на обратном пути его (спасавшегося от ареста за сотрудничество с ПОУМ) выручила именно богатая одежда. В итоге война была проиграна, потому что народ перестал видеть разницу между республиканцами и франкистами.
Точно так же парижане в 1871 больше думали о войне, чем о социальных переменах. Еще Кропоткин писал, что Коммуна лишь в конце войны догадалась отменить долги по квартплате, не отменяя при этом, кстати, саму квартплату. Можно спорить о том, было ли это единственной причиной поражения, но то, что это добавило свою гирю на чашу весов, несомненно.
Можно возмущаться тем, что правительство Порошенко не ввело налог на богачей, не провело люстрацию, не разрешило всеобщее вооружение народа, не увеличило зарплату… А можно – тем, что оно плохо закрыло границу и до сих пор не ввело чрезвычайное положение. В последнее время в соцсетях все больше сталкиваешься с последним вариантом. Более того, в последнее время то тут, то там натыкаешься на сообщения о том, что в войне участвует… «Беркут»**. Тот самый, с которым дрались на Майдане. Может, теперь бойцам Майдана присоединиться к донбасским сепаратистам, чтобы добить этот самый Беркут? Или просто махнуть рукой, произнеся не раз уже становившиеся классическими слова: «За что боролись?»
А вдруг…
Но, допустим, война все-таки станет революционной. Что дальше? В той же Франции революционная война закончилась переворотом 18 брюмера, наполеоновскими войнами, гибелью сотен тысяч людей и… реставрацией. Разумеется, даже после реставрации дворянство не смогло вернуть ни своих земель, ни своих привилегий. Но нельзя ли было добиться их отмены без такой цены как Империя, войны и реставрация?
Проблема в том, что армия – инструмент небезопасный. Люди, привыкшие все решать силой, и дальше будут полагаться на силу. Сила – великая сила (да простят мне Кучма и Черномырдин), вопрос лишь в том, ради чего она применяется.
Великая французская революция была буржуазной. Если мы тоже хотим буржуазной революции, то да, мы должны поддерживать какого-нибудь Семена Семенченко, в надежде, что он, наконец, наведет порядок и установит нормальную буржуазную диктатуру. Превратит страну из полуразвалившейся в передовую. Которая станет, допустим, снабжать весь мир передовыми информационными технологиями. Или чем-то еще. В которой будет низкий уровень безработицы и хорошая зарплата. Но по-прежнему будут хозяева и наемные работники.
Если же мы хотим чтобы революция переросла в коммунистическую, мы должны отказаться от надежд на Семена Семенченко. Или убедить последнего в том, что хлеб и свобода важнее территориальной целостности. Наверное, и то, и другое непросто. Но кто сказал, что революция – легкое дело?
Революционный оппортунизм
Если лозунгом революционеров всегда было: «Будьте реалистами – требуйте невозможного!» – то лозунгом реформистов: «Будьте оппортунистами – требуйте возможного!». Революция и оппортунизм были несовместимы. До поры, до времени.
Но вот пришла эпоха «неправильных революций». Неправильные они в том смысле, что до сих про каждая новая революция использовала опыт предыдущих. Но в конце ХХ - начале XXI вв. все пошло наоборот. Если люди прошлого худо-бедно понимали разницу между идеями революции и идеологиями послереволюционных режимов, то теперь для подавляющего большинства людей коммунизм ассоциируется с тоталитарными режимами раннего капитализма, в результате одни из них пытаются снова возродить подобные режимы, а другие – выступают против коммунизма – и то и другое одинаково порочно. Идеологическое сознание людей отброшено в среднем к середине XIX в, а местами – к концу XVIII. Получается, что идейно люди готовы лишь к буржуазной революции, хотя экономически на повестке дня давно стоит коммунистическая.
В этой ситуации те, кто призывал к коммунистической революции, повели себя по-разному. Одни решили ничего не делать и ждать у моря погоды, то есть, ждать, когда народ идейно дозреет до «правильных» революций, благо это занятие легкое и ни к чему не обязывающее. Другие, памятуя, что все революции до сих про начинались как буржуазно-демократические, однако некоторые из них, если даже и не перерастали в социалистические, то уж во всяком случае, вплотную подошли к этому, решили участвовать в них, но участвовать именно как сторонники революции коммунистической, подобно тому, как в Великой французской революции участвовали Жак Ру и Бабёф, а в Великой русской или в испанской – анархисты. Третьи же предпочли участвовать в буржуазной революции именно как буржуазные революционеры, коль скоро, только буржуазная революция и возможна. Эти третьи – безусловно революционеры, так как участвуют в революции, как революционная сила, революционными методами. Но они и оппортунисты, так как во имя «возможного» отказываются от конечной цели, стремление которой считают «маниловщиной».
Между вторыми и третьими нет четкой грани. Ведь третьи тоже надеются, что буржуазная революция создаст условия для социалистической, а то и, чем чорт не шутит, перерастет в нее. Но это потом. Когда-нибудь. А пока говорить о коммуне, тем паче мировой «здесь и сейчас – это пустословие». Именно так выразился одни весьма известный революционер. И совсем не известный оппортунист. Ибо с оппортунизмом он всегда боролся. И вот, сам в него вляпался.
Если «здесь и сейчас» призывы к мировой коммуне являются пустословием, то где и когда они быть таковыми перестанут? Когда народ дозреет? А тот, кто это мне заявил, сам он – не народ? Ладно, он – не народ, он революционер, с этим я уже смирился. Но как народ будет дозревать, если ему об этом не говорят? Сам дойдет? Нахрен тогда они нужны эти самые революционеры? Становились бы частью народа. И как этот революционер будет людям в глаза, когда они дозреют? Или будет им рассказывать, что тоже только вчера дозрел до этого? Вобщем, все эти вопросы чисто риторические. Если непонятно, когда народ дозреет, если при этом революционер не хочет быть умнее других и борется за то, до чего дозрели другие, то он – буржуазный революционер и борется за буржуазную революцию. Возможно, втайне мечтая о коммунистической. И чем он лучше того первого, который ни за что не борется, тоже мечтая о коммунистической революции, сказать трудно. Буржуазная революция может создать лучшие условия для коммунистической? Этого никто не доказал, это было верно для прошлых революций, которые создавали материальную базу для коммунизма. При этом давая и «побочные эффекты», например, атомизацию общества. Сегодня матбаза уже создана, так что пользы от буржуазных революций уже нет, а вред от «побочных эффектов» есть. Это если встать на точку зрения марксизма. А если встать на другую точку зрения, то там вообще непонятно, увеличивают буржуазные революции шансы коммунистической или только уменьшают. Не говоря уже о том, что у жителей Франции конца XVIII века еще было время увеличивать шансы, а нам надо спешить – при капитализме не то, что человечество, возможно, что и жизнь на Земле уже долго не протянет. Буржуазная революция может перерасти в коммунистическую? Но как она перерастет, если для этого никто ничего не будет делать?
А че делать-то в таком случае?
Меня спросят: «Ну хорошо, а что ты тогда предлагаешь? Быть буржуазным революционером в наше время – революционный оппортунизм? Ну, а кем быть в таком разе? Что делать-то?»
А что делали махновцы и кронштадтцы в Великой русской революции? Или коммунары Арагона в испанской? Что делали в Гуситских войнах пикарты, задавленные аккурат за полтысячелетия до Махновщины и Кронштадта? Они участвовали в современных им буржуазных революциях, но участвовали как сторонники коммунизма, хотя во времена пикартов и слов-то таких не было. А идеи – были. И были люди, отдававшие за них жизни. Вождей пикартов, между прочим, не к стенке поставили, не на гильотину отправили – их сожгли. На кострах. Тогда так принято было поступать с инакомыслящими. Счас вряд ли кого приговорят к auto da fe. Разве что к электрическому стулу (под влиянием США) – он, пожалуй, и не лучше. Ну, если попадешься под горячую руку, могут и насмерть забить, и живым закопать, даже и сжечь. Однако, дело-то не в этом. Важна не только цена, но и то, за что ее платишь. Если меня спросить, проливал ли я кровь на Майдане, я честно отвечу, что проливал я там только сопли, хотя и изрядно. Но, честное слово, ради Порошенко мне и сопли жалко. Ну, не заслужил он моих соплей. Потому что угнетатель и эксплуататор. Хоть и сделал, говорят, много для Майдана. И Семен Семенченко, если станет украинским Наполеоном, будет заслуживать только пулю в лоб. Хорошего ему здоровья, и чтоб никогда он такой дрянью не стал! Не для того я поперся на Майдан, чтоб поменять шило на мыло как говорят в России, или шило на свайку, как говорят на Украине, а чтоб приблизить мировую коммуну. Ту самую, говорить о которой революционные оппортунисты считают пустословием. За это мне бы было и крови не жалко. А за смену власти, или даже за то, чтоб Украина превратилась в одну из стран «золотого миллиарда», в европейскую США, грозящую ядерной или еще какой дубинкой всей Евразии – за это мне и соплей жалко. При всей моей любви к Украине.
Могут спросить: «А что толку бороться за мировую коммуну, если один хрен победит Порошенко? Ну, или в лучшем случае Семен Семенченко, но уже в роли Наполеона. Украинского Луки». Ну, во-первых, я не знаю, кто победит. Я не считаю, что народ не дорос, хотя бы потому, что, как говаривал один из героев Платонова, без меня народ неполный. И от меня тоже что-то зависит. Пускай на одну десятитысячную. Может именно одной десятитысячной не хватает для того, чтобы весы качнулись в нужную сторону. Может, где-то есть еще девятьсот девяносто девять таких же как я, только мы друг о друге не знаем, и каждый думает, что он – один. А узнаем – все подымемся и будет от нас зависеть уже на одну десятую – а это для революции уже немало. Во-вторых, если что и может в случае победы буржуазной революции увеличить шансы на новую социалистическую, то это участие в ней кого-то в качестве сторонника социализма. Скажут: «Вот был же такой! Говорил, зря его не послушали, давай теперь сделаем, что он предлагал!» Особенно, если излагать свои мысли понятным собеседнику языком. Собеседники могут быть разные, и слова можно менять. Но суть должна сохраняться. Форму можно менять как угодно. Содержание – нельзя.
Если буржуазная революция когда-нибудь перерастет в коммунистическую, то будет это благодаря тем, кто с самого начала боролся именно за это, кто был коммунистическим, а не буржуазным революционером. Буржуазные революционеры могут быть полезны в лучшем случае до какого-то этапа. Коммунистические – от начала до конца.
______________________________________________________________________________
* То есть не отказалась от возможности использовать их в неопределенном будущем и потому продолжает их снабжать оружием и живой силой, но в обозримом будущем решившая на них ставку не делать, а потому держащая их на «голодном пайке».
** http://sled.net.ua/node/14736, morreth.livejournal.com/2429698.html, http://uainfo.org/yandex/338725-seychas-my-vas-rasstrelyaem-i-vas-nikto-iskat-ne-budet-yak-veterani-berkuta-uzhivayutsya-z-veteranami-maydanu.html
http://wwp666.livejournal.com/187257.html
Комментариев нет:
Отправить комментарий