Маркс заслужил известность как философ, как экономист и, наконец, как автор самого влиятельного учения об устройстве общества и механизме его развития.
За свою жизнь Карл Маркс написал очень много: он был, кроме всего прочего, талантливым политическим журналистом и главным редактором оппозиционной газеты – но наибольшую известность стяжали два текста Маркса. Это, безусловно, «Манифест Коммунистической партии» и огромный труд с лаконичным названием «Капитал». Об этих двух работах Маркса слыхали, наверное, все грамотные люди, но вот о чем там идет речь имеют достоверное представление очень и очень немногие. Именно поэтому все еще возможны и даже необходимы статьи, подобные этой.
Маркс родился в Германии, в городе Трире, в 1818 году. Окончил Берлинский университет по специальности «философия», но весь остаток жизни продолжал заниматься самообразованием: самозабвенно изучал экономическую науку (которую в его время называли «политэкономия») и социологию. Чтобы мы могли представить, с какой самоотдачей Маркс занимался самообразованием, допустимо такое сравнение: если бы Карл Маркс жил в XX веке и вкладывал столько же страсти и воли не в самообразование, а в строительство своего тела, мир, скорее всего, никогда не узнал бы об Арнольде Шварценеггере. Потому что семикратным Мистером Олимпия однозначно стал бы не Шварценеггер, а Маркс.
Мотивацией, побуждавшей Маркса непрерывно учиться, было совершенно непомерное интеллектуальное честолюбие. Маркс был убежден, что именно он должен создать фундаментальную теорию общества, дающую исчерпывающие ответы на вопросы о внутреннем устройстве общества, о законах его развития и о той цели, к которой в конечном итоге это развитие стремится. Всю свою жизнь он работал над созданием этой теории, одновременно активно участвуя в политической жизни Европы, гонимый правительствами разных стран, преследуемый семейными трагедиями (у Маркса и его жены родились семеро детей, из которых четверо умерли в раннем возрасте) и постоянно неудовлетворенный результатами своей титанической интеллектуальной работы. Если бы не материальная поддержка со стороны его многолетнего друга Фридриха Энгельса, Маркс и сам бы помер с голоду, и семью свою довел бы до нищеты – до такой степени он был поглощен тем, что считал своим призванием.
Умер Маркс, конечно же, в политическом отстойнике Западной Европы, в этом диссидентском оазисе, куда бежала от своих правительств вся оппозиция, включая нашего Герцена, – в Лондоне, в 1883 году.
Интеллектуальное наследие Маркса состоит из трех составных частей. Это:
1) философская часть, которая включает в себя диалектический и исторический материализм;
2) экономическая часть – это учение о прибавочной стоимости;
3) наконец, третья часть марксизма – это теория классового строения общества и неразрывно связанное с ним учение о классовой борьбе, которая должна привести через диктатуру пролетариата к принципиально новому бесклассовому обществу, основанному на общественной собственности на средства производства.
Вкратце раскрою содержание каждой из трех составных частей марксизма.
Диалектический материализм, или, как сокращенно говорили в СССР, диамат – это учение о законах развития (природы, человека и общества). Согласно диалектическому материализму, материя – единственная основа мира, а сознание – это одно из свойств материи. Главный постулат: источником (движителем) развития являются противоречия, то есть развитие происходит из-за особого свойства, присущего материи, – свойства, которое можно условно назвать «потребностью» преодолевать всевозможные противоречия. Именно из-за той решающей роли, которая отводится в рамках этой теории существованию противоречий и их преодолению, она и называется «диалектической» (диалектика, в переводе с греческого, – это искусство спорить, то есть умение выявлять противоречия).
Диалектический материализм не просто утверждает, что движителем развития являются противоречия, но и дает описание трех фундаментальных законов, в соответствии с которыми развитие осуществляется.
1) Закон единства и борьбы противоположностей гласит: хотя противоположности, составляющие противоречие, и находятся в постоянной борьбе, ни одна из них не может полностью победить и вытеснить другую, ибо они обе суть разные стороны одного и того же, и каждая из них может быть познана только через сопоставление с другой. Китайцы, кстати, были в курсе уже тысячелетия назад (символ Инь-Ян выражает именно это самое), а вот в Европе философская мысль доросла до единства и борьбы противоположностей только в XIX веке.
2) Закон перехода количественных изменений в качественные описывает, к чему ведет борьба противоположностей. Она приводит к накоплению в системе неких изменений, которые поначалу не меняют качество системы в целом, но в какой-то момент достигают некого критического порога – и тогда система скачком изменяет свое качество;
3) Закон отрицания отрицания говорит нам, как именно система меняет свое качество за порогом количественных изменений. Она его меняет так: сначала система отрицает свое предшествующее состояние, а затем, на новом этапе, отрицает предыдущее отрицание, тем самым взяв все лучшее как из первоначального состояния, так и из его противоположности. Изначальное состояние системы Маркс, вслед за Гегелем, называет «тезисом», первое отрицание – «антитезисом», ну, а второе отрицание – «синтезом». Ясное дело, этот самый синтез тут же становится тезисом для нового витка развития, и вся триада повторяется, разрешая новые противоречие. Называется этот процесс – марксистская диалектическая спираль развития.
Если диалектический материализм – это теория развития как такового, то исторический материализм (сокращенно – истмат) – это учение о развитии конкретного объекта, а именно, человеческого общества. Согласно историческому материализму, самое главное в любом обществе – это то, каким образом в нем производятся материальные блага, то есть какие в данном обществе действуют производительные силы, и в каких производственных отношениях состоят люди, члены этого общества, в связи с использованием данных производительных сил. По своей роли в производственных отношениях люди делятся на два класса: класс трудящихся-производителей и класс собственников средств производства.
Характерное для данного общества сочетание производительных сил и производственных отношений Маркс считает базисом, а все остальное – то есть всю совокупность политических, правовых, культурных и религиозных институтов общества, включая и разрабатываемые ими нравственные, эстетические, юридические, философские и прочие воззрения – Маркс относит к надстройке.
Производительные силы непрерывно развиваются, так как надо удовлетворять постоянно возрастающие потребности людей в материальных благах. В какой-то момент производительные силы развиваются настолько, что существующие производственные отношения перестают им соответствовать. Тогда надстройка (которая всегда, так или иначе, закрепляет существующие производственные отношения) становится тормозом экономического развития общества. В такие моменты происходит смена общественно-экономической формации, то есть смена устаревшей надстройки на новую.
В зависимости от того, насколько гладко проходит это изменение, оно может быть эволюционным или революционным. Когда смена надстроек и переход к новым производственным отношениям происходит через революцию, то ее движущей силой всегда становятся те силы общества, которые больше других страдают при текущем состоянии надстройки и, соответственно, больше других заинтересованы в ее смене. Иначе говоря, движущей силой революций является класс трудящихся-производителей, класс, непосредственно занятый производством самого важного для данного общества (или для данной эпохи) продукта. Поскольку вся собственность всегда в руках другого класса, о трудящихся еще в Древнем Риме говорили, что у них нет ничего своего, кроме детей. Отсюда название «пролетариат» (от латинского proletarius, т.е. «производящий потомство»).
Во времена Маркса главным продуктом эпохи были материальные блага, производимые индустриальным способом, поэтому пролетариатом тогда были рабочие, которые вкалывали на заводах и фабриках. Если же применить марксистскую теорию к нашей постиндустриальной эпохе, то сегодня пролетариатом являются те, кто добывает новую информацию и разрабатывает передовые способы обработки информации – то есть научные работники самого разного профиля (вообще люди умственного труда) и разработчики компьютерных программ, в частности. Их-то С.Е.Кургинян и называет когнитариатом.
Маркс придавал огромное значение вопросу, в чем конкретно состоит механизм эксплуатации пролетариата классом собственников-капиталистов в современную ему эпоху. Ответом на этот вопрос стало введенное Марксом в научный оборот понятие прибавочной стоимости.
Еще до Маркса английские экономисты Адам Смит и Давид Рикардо сформулировали трудовую теорию стоимости, основным положением которой было утверждение, что стоимость товаров есть выражение труда, затраченного на их производство. Вот в рамках этой теории Карл Маркс и ввел понятие прибавочной стоимости.
Что же такое прибавочная стоимость?
Представим обувную фабрику. Кожа на ней перерабатывается в обувь. Предположим, фабрика закупила кожи на сто долларов. Пройдя через фабричный процесс, кожа превращается в обувь стоимостью, скажем, в двести долларов – то есть к стоимости кожи прибавилось еще сто долларов. Откуда же взялась новая стоимость? Ее создали предприниматель, собственник обувной фабрики, и нанятые им работники. Собственник предоставил для промышленного процесса фабрику и машины, а также оплатил все расходы, а работники предоставили свою рабочую силу и проделали для производства обуви определенный труд. Совместными усилиями этих участников производственного процесса – собственника средств производства и его наемных работников – была создана новая стоимость в размере ста долларов.
Так вот, эта новая стоимость – она внутренне неоднородна. Часть этой новой стоимости есть прямое выражение затраченного работниками труда. Как раз эта часть и возвращается к работникам после продажи произведенной ими обуви в виде заработной платы. Но есть другая часть – из которой львиная доля достается собственнику в виде предпринимательской прибыли, а кроме того, выплачиваются налоги, оплачиваются пошлины, акцизы и так далее. Это и есть прибавочная стоимость. Источником же прибавочной стоимости, по Марксу, является то, что собственник, или, как нам привычнее говорить, капиталист, продолжает использовать рабочую силу своих работников дольше того времени, в течение которого воспроизводится собственная стоимость этой рабочей силы. Иначе говоря (если уж объяснять совсем «на пальцах»), после того, как работник уже отработал свою зарплату, капиталист заставляет его работать еще.
В этом, согласно Марксу, и состоит сокровенная экономическая сущность капиталистической эксплуатации – то есть эксплуатации класса производителей материальных благ классом собственников средств производства.
Как во времена Маркса, так и в более поздние времена многие, отвечая на брошенное Марксом обвинение в эксплуатации работника собственником, говорили: ну хорошо, а собственник, что, не человек? Ему не надо есть, пить, одеваться, семью кормить? Откуда же он возьмет средства к существованию, как не из прибавочной стоимости? И разве можно утверждать, будто бы собственник ничего не сделал для производства новой стоимости – то есть для превращения исходного материала стоимостью в сто долларов в товар стоимостью двести? Собственник предоставил фабрику и машины, без которых не произошло бы вообще ничего – и, кстати, работники, которые теперь жалуются на эксплуатацию, попросту сидели бы без работы и голодали.
В этом, безусловно, есть здравый смысл – но дело в том, что во времена Маркса эксплуатация носила совершенно хищнический характер. Рабочий день на заводах и фабриках продолжался минимум 12 часов. Широко использовался труд несовершеннолетних детей. На опасных участках производства, где существовал высокий риск потерять руку или ногу из-за простой ошибки в обращении со станком, люди работали на свой страх и риск – ни о каком страховании не могло быть и речи. Что же касается заработной платы, то она была так низка, что рабочие постоянно жили на грани нищеты. Это толкало женщин из рабочих семей на панель, чтобы хоть как-то прокормить детей, и так далее. Жизнь рабочих в крупнейших промышленных центрах Западной Европы была сущим кошмаром, и никакого просвета видно не было.
Неудивительно, что в рабочей среде большой популярностью пользовались сочинения известных французских социалистов: Фурье, Сен-Симона и так далее. Социалисты писали, что современный строй ужасен и должен быть заменен более справедливым обществом, где не будет ни разделения общества на классы, ни, соответственно, эксплуатации. Но если само понятие эксплуатации было известно еще до Маркса, ибо бедствия рабочих были у всех на виду и носили, как сказано выше, чудовищный характер, то благодаря Марксу социалисты смогли, наконец, указать на экономическую природу эксплуатации и предъявить классу собственников, в дополнение к обвинениям морального порядка, еще и конкретные экономические претензии. Эти претензии сохраняют свою актуальность и сегодня.
Специально для того, чтобы выбить из-под ног у социалистов твердую экономическую почву, выявленную Марксом, в XX веке на Западе было произведено громогласное развенчание трудовой теории стоимости. Краеугольное положение этой теории – о том, что стоимость товаров есть выражение затраченного на их производство труда – положение, сформулированное, как уже говорилось, отнюдь не Марксом, а любимым экономистом либералов Адамом Смитом, изобретателем «невидимой руки рынка», – это положение было подвергнуто остракизму.
Как это, мол, стоимость есть выражение труда? Да разве покупатель соглашается платить ту или иную сумму денег за товар из-за того, что на производство этого товара, был, видите ли, потрачен чей-то там труд?! Да ничего подобного! Покупатель платит деньги за товар, так как усматривает в этом товаре некую полезность для себя, любимого. И в зависимости оттого, насколько высока, в представлении покупателя, полезность данного товара, он соглашается платить большую или меньшую сумму денег. А сколько там было затрачено труда на производство данного товара – покупателя вообще не интересует. Стоимость товара, выражающаяся в рыночной цене, определяется только одним: уровнем спроса на данный товар на рынке, а спрос зависит от субъективного представления покупателей о степени полезности для них данного товара.
Называется это все «теория предельной полезности», и создана она была, повторим, специально для того, чтобы выбить из рук марксистов их главное экономическое обвинение капиталистическому укладу – учение о прибавочной стоимости. Уже много-много лет во всех экономических вузах эта теория преподносится именно под этим самым соусом – мол, был вот такой экономист-недоучка Карл Маркс, придумал вздорную теорийку насчет стоимости, а вот, мол, что говорит обо всем этом современная экономическая наука…
Однако, нетрудно заметить, что тут, как это часто бывает, когда теорию создают не в поисках объективной истины, а на заказ, то есть с целью защиты чьих-то конкретных экономических интересов, телега поставлена впереди лошади. Совершенно не нужно быть доктором экономических наук, чтобы видеть, что спрос является причиной самого появления нового товара на рынке, а отнюдь не источником его стоимости.
К примеру, когда в США появились первые автомобили, они были очень дорогими, и возник спрос на дешевый автомобиль, который сможет себе позволить предельно широкий круг потребителей. Ответом на этот спрос стал, как известно, «Форд Модэл Ти», народный автомобиль от Генри Форда, который специально для производства этой модели даже произвел промышленную революцию на отдельно взятом автомобильном заводе – ввел конвейер. Это позволило распределить обязанности между всеми работниками завода таким образом, что объем труда, затрачиваемого работниками на изготовление одного автомобиля, резко сократился – а тем самым уменьшилась и стоимость продукта. Таким образом, спрос действительно привел к понижению цены на товар – но не напрямую, а опосредованно, через одно промежуточное звено. И этим промежуточным звеном явилось не что иное, как сокращение объема труда, затрачиваемого на производство единицы товара. Как говорится, что и требовалось доказать.
Кроме того, если бы стоимость товара действительно никак не зависела от затраченного на его производство труда, тогда не было бы заметной разницы в цене между товарами, на производство которых затрачивается огромный объем труда, и товарами, которые производятся с минимальными трудозатратами. Чего, как известно, не наблюдается.
Итак, введя понятие прибавочной стоимости, Маркс выявил экономическую сущность эксплуатации класса наемных работников – классом собственников средств производства. А как мы помним, исторический материализм гласит: когда возникает противоречие между новыми, передовыми производительными силами и отсталыми производственными отношениями, классовая борьба неизбежно обостряется. Именно это Маркс и наблюдал вокруг себя.
Производительные силы эпохи капитализма вывели человечество на такие высоты производительности труда, о которых раньше нельзя было и мечтать. Производительность труда, достигнутая в результате индустриализации производства, была так высока, что уже вполне можно было прилично накормить и одеть, по крайней мере, население тех стран, где индустриализация состоялась – все население, без исключений. Почему же одни купались в роскоши и жили в раззолоченных дворцах, а другие ютились в жалких лачугах и постоянно находились на грани нищеты?
Маркс объяснил, почему: потому, что производственные отношения, где один класс постоянно обирает другой, не соответствуют достигнутому уровню развития производительных сил. Капиталистические производственные отношения, основанные на классовом антагонизме и эксплуатации, необходимо заменить какими-то другими – такими производственными отношениями, которые откроют доступ к достойному уровню жизни максимально широкому кругу людей, а не только узкой группе.
На каком фундаменте стоят капиталистические производственные отношения? Что порождает классовый антагонизм? Частная собственность на средства производства.
Именно она предопределяет классовую структуру общества, именно здесь проходит черта между собственниками средств производства – и наемными работниками, которых собственники эксплуатируют, выжимая из них прибавочную стоимость. Значит, для того, чтобы перейти к другим, более прогрессивным производственным отношениям, частную собственность необходимо упразднить, а вместо нее ввести общественную собственность. При переходе к общественной собственности на средства производства исчезнет и причина разделения общества на классы – возникнет бесклассовое общество, где каждый одновременно и работник, то есть непосредственный производитель материальных благ, и совладелец всех заводов и фабрик. А поскольку институт государства есть аппарат обеспечения господства одного класса над другим, следовательно, в бесклассовом обществе, говорит Маркс, государство станет ненужным и отомрет.
Как человек, мыслящий сугубо реалистически, Маркс прекрасно понимал, что представители класса собственников, которые преспокойным образом наживали свои барыши на безжалостной эксплуатации женского и детского труда, – ни за что не согласятся расстаться с собственностью и властью. Маркс осознавал: они будут сопротивляться. Предстоит настоящая война, война классов. Именно отсюда закономерным образом выросло учение о диктатуре пролетариата – необходимой промежуточной стадии между современным обществом классового антагонизма и будущим бесклассовым обществом. Конкретное определение диктатуры пролетариата дал В.И. Ленин: «Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть».
Понятия эксплуатации, классов и классовой борьбы существовали еще до Маркса. Идею о государстве как орудии насилия одного класса над другим активно продвигали анархисты. Поэтому сам Карл Маркс оценивал свой вклад таким образом:
«То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего:
1) что существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства;
2) что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата;
3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов».
(Из письма американскому журналисту Джозефу Вейдемейеру, который опубликовал статью Маркса «Диктатура пролетариата» в газете New York Times)
Вкратце и очень поверхностно, это и есть марксизм.
ПОЧЕМУ СНОВА МАРКС? КОЕ-ЧТО ОБ ИСПОЛНЕНИИ ГЛАВНОГО НАУЧНОГО ПРЕДВИДЕНИЯ МАРКСА
Почему же сегодня, в начале второго десятилетия XXI века, мы вновь обращаемся к интеллектуальному наследию Карла Маркса? Чем он может быть нам полезен – спустя 20 лет после того, как первое в истории государство, построенное марксистами, сошло с исторической арены?
Мы обращаемся сегодня к Марксу, так как, во-первых, Маркс оказался прав. Мы обращаемся к Марксу, так как именно он указал путь к высочайшему общественному идеалу – во-вторых. Наконец, в-третьих, мы обращаемся к Марксу, так как повести человечество по пути, указанному Марксом, можем – а значит, должны – именно мы, русские.
В чем именно Маркс оказался прав?
Казалось бы история показала полную несостоятельность Маркса-теоретика, Маркса-пророка пролетарских революций.
Маркс предрекал, что пролетарская социалистическая революция охватит одновременно несколько стран, находящихся на высочайшем (для своего времени) уровне индустриализации – таких стран, где заводские и фабричные рабочие уже осознали себя в качестве единого класса наемных работников, противостоящих классу собственников-капиталистов. При жизни Маркса такими странами были Британия, Германия и Америка.
Вместо этого первое в истории революционное правительство, провозгласившее курс на построение социализма и коммунизма согласно заветам Маркса, возникло в России – стране, где городской промышленный пролетариат только-только начал формироваться, в стране аграрной, отсталой по сравнению с той же Германией или Британией.
Маркс утверждал, что первобытнообщинный строй сменяется рабовладением, рабовладение – феодализмом, феодализм уступает место капитализму, а на смену капитализму приходит диктатура пролетариата, которая не имеет никакого другого исхода, кроме бесклассового общества, стоящего на безупречном фундаменте общественной собственности на средства производства. И эта последовательность, согласно Марксу, обусловлена непререкаемыми законами, так что никакого «обратного хода» быть не может. Вместо этого мы видим, что история еще как может дать «обратный ход»: вплоть до возвращения к самой ранней фазе капиталистической формации – первоначальному накоплению капитала.
В чем же правота Маркса? В чем он оказался прав, и отчего мы сегодня можем – а значит, должны – с полным основанием говорить, что теория Карла Маркса помогает не только объяснять события, но и правильно прогнозировать их?
Правота Маркса в том, что сбылся его главный тезис – а именно, тезис о неизбежном конце капитализма. Причем речь в данном случае идет не только – и даже не столько – о России, где вместо капитализма был построен социализм.
Речь, как ни странно, идет о Западе.
[Далее следуют цитаты из книги С. Платонова «После коммунизма»]
«Со времен великого экономического кризиса 1929–33 гг. капитализм, строго говоря, уже не существует, и предсказание Маркса–Ленина давно осуществилось. Современное же западное общество представляет собой иное, качественно новое образование. Это как бы «тень» возникающего первым социализма, которая закономерно образуется, когда правящий класс развитых капиталистических стран перед лицом осознанной им реальной силы коммунистического движения, уже победившего в одной или нескольких странах, и в условиях небывалого обострения экономического кризиса, знаменующего полное исчерпание экономических возможностей капитала, идет во имя сохранения своей власти на кардинальные сдвиги, меняющие де-факто формационную природу общества. При этом он использует методы и средства планового руководства, частично опирается на научные экономические модели, идет на глубокое вмешательство в производственные отношения. В результате такого вмешательства правящая элита, сохраняя свою власть, объективно выходит за рамки класса капиталистов, становится над ним. В более явной форме это осуществил фашизм в Германии, в более скрытой – правящий класс США при администрации Рузвельта.
Согласно излагаемой точке зрения, современное западное общество по-прежнему является эксплуататорским, основанным на социальном неравенстве, реализующим чуждый нам элитарный идеал. Однако это уже не капитализм, т.к. капитал, оставаясь важным его элементом, уже не является в нем господствующим, он подвергается ограничению и плановому регулированию».
«Капитализм в развитых странах в целом перестал существовать уже в первые полтора десятилетия после Великой Октябрьской социалистической революции. Противостоящее нам сегодня эксплуататорское общество является сложным многоукладным социальным организмом, в котором развитый капиталистический уклад продолжает существовать, но уже не является при этом господствующим. Уклад, который господствует сегодня над капиталом (и над всеми прочими, включая государство) – финансовая элита, которая, реализуя научное понимание части объективных закономерностей общественного развития, используя развитые элементы планового экономического управления, опираясь на механизм тайной власти, шаг за шагом ограничивает сферу «анархии общественного производства» и постепенно овладевает системой общественных отношений, преобразуя их в интересах правящего меньшинства.
Этот уклад естественно назвать элитаристическим, а управляемую им общественную систему в целом – элитаризмом. <...> Его появление в наиболее развитых капиталистических странах было закономерно обусловлено победой российского пролетариата и осуществилось в различных формах (от рузвельтовской до фашистской) в условиях великого экономического кризиса».
Главное противоречие капитализма – противоречие между общественным характером производства и частной формой присвоения – то самое противоречие, которое, согласно Марксу, и должно было довести капитализм до могилы – «по-прежнему присуще капиталу как укладу; что же касается элитаризма в целом, то необходимо отдать себе отчет, что он, как и социализм, обладает средствами сознательного объективного выявления и поэтапного снятия противоречий своего развития. Основное противоречие капитализма постепенно перестает действовать, т.к. форма присвоения в условиях элитаризма перестает быть частной; элитаризм, как и социализм, постепенно устраняет частную собственность, но только на смену ей приходит не общественная собственность (как при социализме), а корпоративно-элитаристическая собственность правящего слоя. Таким образом, элитаризм, в отличие от капитализма, не несет внутри себя какое-либо принципиально неразрешимое экономическое противоречие, фатально обрекающее его на гибель».
«Поскольку форма присвоения общественных производительных сил по мере развития элитаризма перестает быть частной – основное противоречие капитализма уже не является неразрешимым, и шаг за шагом осуществляется его снятие. Для элитаризма характерно немало глубоких экономических и иных противоречий, однако он, как и социализм, обладает механизмом их сознательного выявления и планомерного разрешения. <...>
Экономическое могущество элитаризма основано на эксплуатации «третьего мира», а также – в меньшей степени – трудящихся собственных стран. Однако по мере развития элитаризма эксплуатация в форме наемного труда уступает место другим, в том числе неофеодальным и неорабовладельческим формам, происходит быстрое расслоение трудящихся масс и потеря ими качества пролетариата, а также прямое вытеснение из сферы производства и маргинализация.
Таким образом, в условиях элитаризма социалистическая революция – в мирной или же немирной форме – необратимо теряет «классическую» экономическую основу и социальную движущую силу, и без мощного воздействия извне, со стороны социалистической системы и «третьего мира», становится все менее возможной».
Иными словами, все люди, а марксисты в особенности, должны четко осознать: существующий сегодня на Западе эксплуататорский строй, элитаризм, – который, как все мы видим, уже открыто стремится к завоеванию мирового господства, не останавливаясь перед применением прямой военной агрессии – совершенно не «загнивает». Более того: потенциально он способен держаться вечно.
ОБЛИК ГРЯДУЩЕГО, ИЛИ КУДА НЕСЕТ НАС РОК СОБЫТИЙ. НА МАТЕРИАЛЕ «ЖЕЛЕЗНОЙ ПЯТЫ» ДЖЕКА ЛОНДОНА И «1984» ДЖОРДЖА ОРУЭЛЛА.
В связи с этим хотелось бы сделать небольшое литературное отступление и обратиться к двум очень известным художественным книгам, где даны великолепные иллюстрации того, что может произойти, если элитаризм победит. Ценность этих книг, однако, даже не в этих иллюстрациях, а в необычайно глубоком проникновении в психологию олигархии – то есть того класса, того экономического и политического субъекта, который господствует при элитаризме. Авторы обеих книг сумели проникнуть в психологию олигархии очень глубоко и не побоялись сказать самое важное о том, что им удалось там увидеть.
Одна из книг, о которых идет речь, это роман Джека Лондона «Железная пята». Тратить время на пересказ его содержания мы не будем, чтобы не отнимать удовольствие от прочтения этой книги у тех, кто ее еще не читал. Книга вышла в 1908 году, а события, описываемые в ней, охватывают период между 1912 и 1932 годами – то есть это, во-первых, «фантастика о будущем», а во-вторых, антиутопия. Но психология олигархии описана блестяще.
К примеру, в одной из сцен главный герой книги, социалист Эрнест Эвергард, обращаясь к капиталистам, произносит страстную речь, в которой обвиняет их в том, что, на фоне достигнутой в Америке небывало высокой производительности труда, рабочие прозябают в нищете, тогда как капиталисты купаются в роскоши. Эвергард выдвигает обвинение от лица рабочего класса: капитализм, утверждает он, обанкротился, потерпел крах. Он требует ответить на это обвинение. Ему отвечает один из видных представителей будущей олигархической диктатуры:
«Вот наш ответ. Нам не о чем с вами разговаривать. Но как только вы протянете руки, ваши хваленые руки силачей, к нашим дворцам и нашей роскоши, – мы вам покажем, где сила. В грохоте снарядов, в визге картечи и стрекоте пулеметов вы услышите наш ответ. Вас же, революционеров, мы раздавим своею пятой, мы втопчем вас в землю. Мир принадлежит нам, мы его хозяева, и никому другому им не владеть! С тех пор как существует история, ваше рабочее воинство всегда копошилось в грязи <...> и будет и дальше копошиться в грязи, пока мне и тем, кто со мной, и тем, кто придет после нас, будет принадлежать вся полнота власти. Власть! – вот слово, равного которому нет в мире. Не бог, не богатство – власть! Вдумайтесь в это слово, проникнитесь им, чтобы оно дрожью отдалось во всем вашем существе. Власть!
– Что ж, я удовлетворен (отвечает Эвергард – А.Б.). Это и есть тот единственный ответ, какой вы могли нам дать. Власть – как раз то, чего добивается рабочий класс. Наученные горьким опытом, мы знаем, что никакие призывы к справедливости, человечности, законности на вас не действуют. Сердца ваши равнодушны, как пята, которой вы топчете бедняков. Поэтому мы и добиваемся захвата власти. И мы завоюем ее на выборах, мы заставим вас отдать нам власть...
– Если бы вам и удалось одержать победу, и даже решающую победу (отвечает Эвергарду будущий олигарх – А.Б.), уж не думаете ли вы, что мы добровольно откажемся от власти, после того как она достанется вам на выборах?»
И еще один, очень важный отрывок о психологии олигархии:
«Их учили, а впоследствии и сами они учили, что правда и добро на их стороне. С детства им прививали аристократические представления о своей классовой исключительности, они всасывали их с молоком матери. Олигархи смотрели на себя как на укротителей зверей, как на пастырей человеческого стада. <...> Они полагали себя спасителями человечества, самоотверженно ведущими его к высокой цели. Они считали себя как класс единственными носителями цивилизации. Они верили, что стоит им ослабить узду, как их поглотит разверстая слюнявая пасть первобытного зверя, а вместе с ними погибнет вся красота, и радость, и благо жизни. Без них водворится анархия и человек вернется в первобытную ночь, из которой он с таким трудом выбрался. С детских лет их пугали этой картиной грядущей анархии, и, одержимые страхом, они и сами пугали ею своих детей: вот зверь, которому должно наступить на загривок, и высшая миссия аристократии в том, чтобы держать его под пятой. Только они, по их представлениям, ценой неустанных трудов и жертв способны были защитить род людской от всепожирающего зверя; и они верили этому, верили непоколебимо.
О присущей классу олигархов уверенности в своей правоте надо очень и очень помнить. В этом-то и сила Железной пяты, чего некоторые наши товарищи не пожелали или не сумели увидеть. Многие усматривали силу Железной пяты в ее системе подкупа и наказаний. Но это ошибка. <...> Тюрьмы, изгнание и поношение, почести, дворцы и чудо-города – в их системе лишь производное. Основная сила олигархов – уверенность в своей правоте. Разумеется, существуют исключения; ясно также, что власть Железной пяты основана на угнетении и лжи. Все это так. Но для нас важно то, что ныне сила Железной пяты заключается в самодовольном утверждении собственной правоты. «
Роман Джорджа Оруэлла «1984» – еще одно гениальное художественное прозрение в глубинную сущность олигархии, роман-крик, роман-предупреждение о будущем, которого нельзя допустить – был написан в 1948 году, и на всем протяжении истории переиздания этой книги все, кому не лень, переписывали друг у друга один и тот же неслучайным образом возникший в критической литературе бредовый миф: что эта книга – будто бы приговор Оруэлла сталинскому социализму.
На самом деле, Оруэлл создал роман-предупреждение, в котором описал, ни много, ни мало, методологию грядущей психологической войны – войны, которую британское правительство готовилось развернуть против народов собственной империи. Дело в том, что в годы Второй Мировой Оруэлл работал на «Би-Би-Си», где в то время проводились активные эксперименты с так называемым «бейсиком» – упрощенной версией английского языка, созданной лингвистом Чарльзом Огденом.
«Бейсик» ограничивал возможности свободы выражения мысли, помещая разум в своеобразный невидимый «концентрационный лагерь», где основные смысловые парадигмы выражались через метафоры. В результате создавалась новая языковая реальность, которую легко было транслировать массам, апеллируя к их чувствам через метафорически-интонационный строй языка. Возникала возможность глобальной идеологической «смирительной рубашки для сознания».
Британское министерство информации, которое в годы войны полностью контролировало и цензурировало распространение информации в стране и за рубежом, заказало Би-Би-Си серию передач на «бейсике» для трансляции на Индию. Одним из разработчиков этой серии передач был Джордж Оруэлл. Его глубоко потрясла способность отмены смысла средствами нового языка – все, что не фиксировалось «бейсиком», как будто выпадало из реальности, и наоборот: все выраженное в «бейсике» оказывалось реальностью. Кроме того, Оруэлла пугало всемогущество министерства информации, в котором он работал. Именно оно стало прообразом его «министерства правды», которое Оруэлл описывает в романе «1984».
«Бейсик» оказался могучим орудием трансляции и формирования упрощенной версии событий, в которой сам факт цензуры попросту не замечался и не просматривался. Оруэлла это по-настоящему испугало. Однако, задавшись целью написать роман, который предупредит англоязычную читающую публику и сорвет планы британского правительства по переводу на «бейсик» всей английской литературы, языка СМИ и, главное, повседневной речи, – Оруэлл, будучи талантливым писателем и обладая развитой художественной интуицией, создал нечто гораздо более серьезное и сказал несколько больше, чем сам изначально планировал.
Оруэлл изображает мир, где на политической карте существуют всего три огромные сверхдержавы – это Океания, куда входит все западное полушарие, Великобритания, Южная Африка и Австралия; Евразия, куда входит территория бывшего Советского Союза, плюс вся Европа и почему-то Турция; и Остазия, которая занимает территорию Китая, Японии, Кореи, частично Монголии и Индии. При этом, что интересно, Северная Африка, Ближний и Средний Восток, а также Юго-Восточная Азия являются спорными территориями, из-за которых ведется непрерывная война. Напоминаю, что роман был написан в 1948 году.
Вот что пишет Оруэлл о причинах и целях этой особой войны:
«Главная цель современной войны <...> израсходовать продукцию машинного производства, не повышая общего уровня жизни. Вопрос, как быть с излишками потребительских товаров в индустриальном обществе, подспудно назрел еще в конце XIX века. <...> С того момента, когда машина заявила о себе, всем мыслящим людям стало ясно, что исчезла необходимость в черной работе – а значит, и главная предпосылка человеческого неравенства. Если бы машинное производство направленно использовали для этой цели, то через несколько поколений было бы покончено и с голодом, и с изнурительным трудом, и с грязью, и с неграмотностью, и с болезнями. <...> Но так же ясно было и то, что общий рост благосостояния угрожает иерархическому обществу гибелью, а в каком-то смысле и есть уже его гибель. В мире, где рабочий день короток, где каждый сыт и живет в доме с ванной и холодильником, владеет автомобилем или даже самолетом, самая очевидная, а быть может, и самая важная форма неравенства уже исчезла. Став всеобщим, богатство перестает порождать различия. Можно, конечно, вообразить общество, где блага, в смысле личной собственности и удовольствий, будут распределены поровну, а власть останется у маленькой привилегированной касты. Но на деле такое общество не может долго быть устойчивым. Ибо если обеспеченностью и досугом смогут наслаждаться все, то <...> люди рано или поздно поймут, что привилегированное меньшинство не выполняет никакой функции, и выбросят его. В конечном счете, иерархическое общество зиждется только на нищете и невежестве».
Именно для обеспечения постоянной нищеты и ведется непрерывная война между тремя сверхдержавами – Океанией, Евразией и Остазией. Но не только для этого.
«Задача (этой войны – А.Б.) <...> в том, чтобы промышленность работала на полных оборотах, не увеличивая количество материальных ценностей в мире. Товары надо производить, но не надо распределять. На практике единственный путь к этому – непрерывная война. <...> Сущность войны – уничтожение не только человеческих жизней, но и плодов человеческого труда. Война – это способ разбивать вдребезги, распылять в стратосфере, топить в морской пучине материалы, которые могли бы улучшить народу жизнь и тем самым, в конечном счете, сделать его разумнее. Даже когда оружие не уничтожается на поле боя, производство его – удобный способ истратить человеческий труд и не произвести ничего для потребления. <...> Одновременно благодаря ощущению войны, а, следовательно, опасности – передача всей власти маленькой верхушке представляется естественным, необходимым условием выживания».
Итак, объясняет нам Оруэлл, непрерывная война – неважно, с кем! – может вестись для того, чтобы поддерживать неравенство благодаря сохранению нищеты – это раз; для того, чтобы предотвращать кризисы перепроизводства – это два; наконец, и самое главное, война ведется для того, чтобы общество ни на секунду не усомнилось в необходимости предельной концентрации власти в руках правительства. Ничего не напоминает?
Сосредоточение всей власти в руках маленькой верхушки – это главный признак изображенного Оруэллом общества олигархического коллективизма, в котором живет главный герой романа, гражданин западной сверхдержавы Океании. Это общество представляет собой эталонный образ того самого «многоэтажного человечества», о котором часто говорит Кургинян. На самом верху – Старший Брат, полумифический вождь, которого никто никогда не видел, кроме как по телевизору. Старший Брат возглавляет всесильную Партию, которая делится на внутреннюю и внешнюю части. Член внутренней партии обладает абсолютной властью над любым членом внешней партии, но любой член партии – неважно, внутренней ее части или внешней – обладает абсолютной властью над беспартийными, которые в романе Оруэлла называются «пролами» (сокр. от слова «пролетариат»). По сути, речь идет о кастовом обществе, но интересно, что принадлежность к «касте» здесь отнюдь не наследуется.
«Партия – не класс в старом смысле слова. Она не стремится завещать власть своим детям как таковым; и если бы не было другого способа собрать наверху самых способных, она, не колеблясь, набрала бы целое новое поколение руководителей в среде пролетариата. То, что партия не наследственный корпус, в критические годы очень помогло нейтрализовать оппозицию. Социализм старого толка, приученный бороться с чем-то, называвшимся «классовыми привилегиями», полагал, что ненаследственное не может быть постоянным. Он не понимал, что преемственность олигархии необязательно должна быть биологической, и не задумывался над тем, что наследственные аристократии всегда были недолговечны, тогда как организации, основанные на наборе, – католическая церковь, например, – держались сотни, а то и тысячи лет. Суть олигархического правления не в наследной передаче от отца к сыну, а в стойкости определенного мировоззрения и образа жизни, диктуемых мертвыми живым. Правящая группа – до тех пор правящая группа, пока она в состоянии назначать наследников. Партия озабочена не тем, чтобы увековечить свою кровь, а тем, чтобы увековечить себя. Кто облечен властью – не важно, лишь бы иерархический строй сохранялся неизменным. «
В связи с необычайно важностью подмеченной Оруэллом истины о недолговечности наследственных аристократий и многовековой живучести организаций, основанных на наборе, нельзя не порекомендовать к обязательному прочтению недавнее интервью Андрея Фурсова.
Чрезвычайно примечательна экономическая природа описываемого Оруэллом общества.
«Давно стало понятно, что единственная надежная основа для олигархии – коллективизм. Богатство и привилегии легче всего защитить, когда ими владеют сообща. Так называемая отмена частной собственности, осуществленная (партией – А.Б.) <...> на самом деле означала сосредоточение собственности в руках у гораздо более узкой группы – но с той разницей, что теперь собственницей была группа, а не масса индивидуумов. Индивидуально ни один член партии не владеет ничем, кроме небольшого личного имущества. Коллективно партия владеет в Океании всем, потому что она всем управляет и распоряжается продуктами так, как считает нужным. В годы после революции она смогла занять господствующее положение почти беспрепятственно потому, что процесс шел под флагом коллективизации. Считалось, что, если класс капиталистов лишить собственности, наступит социализм; и капиталистов, несомненно, лишили собственности. У них отняли все – заводы, шахты, землю, дома, транспорт; а раз все это перестало быть частной собственностью, значит, стало общественной собственностью. Ангсоц (сокращенно, английский социализм – официальная доктрина партии, которая правит Океанией – А.Б.), выросший из старого социалистического движения и унаследовавший его фразеологию, в самом деле выполнил главный пункт социалистической программы – с результатом, который он предвидел и к которому стремился: экономическое неравенство было закреплено навсегда».
Как видим, речь в данном отрывке идет абсолютно, просто дословно о том же, о чем говорится в книге «После коммунизма»: «Форма присвоения в условиях элитаризма перестает быть частной; элитаризм, как и социализм, постепенно устраняет частную собственность, но только на смену ей приходит не общественная собственность (как при социализме), а корпоративно-элитаристическая собственность правящего слоя».
Это действительно большая опасность, подмена подлинного обобществления средств производства в интересах всего общества – переводом их в собственность узкого правящего слоя. Собственно говоря, многие противники Советской власти до сих пор убеждены, что проведенная большевиками национализация средств производства именно в этом и состояла. Остается удивляться тому, что сосредоточение собственности в руках узкой группы лиц под видом обобществления эти люди решительно осуждают, а вот то же самое, но под видом приватизации, считается абсолютно нормальным процессом и возвращением к мировым стандартам цивилизованной жизни.
Не будем пересказывать фабулу романа, кто не читал, обязательно прочтите. Это не только поразительное по глубине прозрение в возможное будущее, не только описание «многоэтажного человечества», то есть мира окончательно закрепленного неравенства – но и, кроме всего прочего, пронзительная история того, как этот мир предельно жестоким образом ломает отдельного, конкретного человека (главного героя романа). «1984» – безусловно, одна из самых страшных книг в мировой литературе. Ужас, который внушает эта книга, объясняется тем, что мир, описанный Оруэллом, абсолютно нефантастичен, ты читаешь и понимаешь, что все это вполне может быть реализовано в жизни.
Завершая литературное отступление, хотелось бы привести последнюю цитату из романа «1984» – это отрывок, где член внутренней партии, человек по имени О’Брайен, объясняет главному герою, Уинстону, почему же так нужно было сделать невозможным равенство людей, каково было изначальное побуждение, заставившее партию «заморозить историю в определенной точке» (следует обратить самое серьезное внимание на перекличку эту оруэлловской метафоры с тем, о чем предупреждает Кургинян).
Итак, главный герой желает узнать, какой же мотив привел всесильную партию «сперва к захвату власти, а затем породил и двоемыслие, и полицию мыслей, и постоянную войну, и прочие обязательные принадлежности строя»:
«Он заранее знал, что скажет О’Брайен: что партия ищет власти не ради нее самой, а ради блага большинства. Ищет власти, потому что люди в массе своей – слабые, трусливые создания, они не могут выносить свободу, не могут смотреть в лицо правде, поэтому ими должны править и систематически их обманывать те, кто сильнее их. Что человечество стоит перед выбором: свобода или счастье, и для подавляющего большинства счастье – лучше. Что партия – вечный опекун слабых, преданный идее орден, который творит зло во имя добра, жертвует собственным счастьем ради счастья других. Самое ужасное, думал Уинстон, самое ужасное – что, когда О’Брайен скажет это, он сам себе поверит. Это видно по его лицу. «
Как видим, тут имеет место прямая перекличка даже не столько с Джеком Лондоном, который писал о непоколебимой вере олигархов в свою роль хранителей культуры и цивилизации, сколько с нашим Достоевским, который в «Братьях Карамазовых» с большой художественной силой описал подобную мотивацию в главе «Великий инквизитор». Но Джордж Оруэлл неожиданным образом оказывается глубже и в каком-то смысле отважнее не только Джека Лондона, но и самого Достоевского, который, видимо, все же убоялся этой последней глубины и, хоть и заглянул и в нее тоже, все-таки вложил в уста Великого Инквизитора «благородную мотивацию» пастыря, пекущегося о благе большинства.
А вот что отвечает Уинстону член внутренней партии О’Брайен – и здесь необходимо особо подчеркнуть, что этот фрагмент беспредельно важен для понимания психологии тех людей, которые нам противостоят:
«Глупо, Уинстон, глупо! Я ожидал от вас лучшего ответа. Теперь я сам отвечу на этот вопрос. Вот как. Партия стремится к власти исключительно ради нее самой. Нас не занимает чужое благо, нас занимает только власть. Ни богатство, ни роскошь, ни долгая жизнь, ни счастье – только власть, чистая власть. Что означает чистая власть, вы скоро поймете. Мы знаем, что делаем, и в этом наше отличие от всех олигархий прошлого. Все остальные, даже те, кто напоминал нас, были трусы и лицемеры. <...> Мы не такие. Мы знаем, что власть никогда не захватывают для того, чтобы от нее отказаться. Власть – не средство; она – цель. Диктатуру учреждают не для того, чтобы охранять революцию; революцию совершают для того, чтобы установить диктатуру. Цель репрессий – репрессии. Цель пытки – пытка. Цель власти – власть. <...> Власть состоит в том, чтобы причинять боль и унижать. В том, чтобы разорвать сознание людей на куски и составить снова в таком виде, в каком вам угодно. Теперь вам понятно, какой мир мы создаем? <...> В нашем мире не будет иных чувств, кроме страха, гнева, торжества и самоуничижения. Все остальные мы истребим. <...> С разнообразием удовольствий мы покончим. Но всегда – запомните, Уинстон, – всегда будет опьянение властью, и чем дальше, тем сильнее, тем острее. Всегда, каждый миг, будет пронзительная радость победы, наслаждение оттого, что наступил на беспомощного врага. Если вам нужен образ будущего, вообразите сапог, топчущий лицо человека – вечно. «
ИНОЕ – ДАНО! ГУМАНИСТИЧЕСКИЙ ИДЕАЛ И КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ПУТЬ К НЕМУ
Теперь, после того, как мы, благодаря Джеку Лондону и Джорджу Оруэллу, познакомились с психологией олигархии и увидели образ ее «общественного идеала», необходимо сказать, что этот, с позволения сказать, идеал – не единственный. Существует другой, диаметрально противоположный идеал, который зиждется, прежде всего, на убеждении, что все люди в некотором смысле равны между собой, и что общество должно быть устроено таким образом, чтобы не было ни топчущих, ни растаптываемых, ни фантастически богатых, ни погибающих от нищеты.
И здесь мы снова возвращаемся к Марксу и марксизму. Точнее говоря, не «возвращаемся» – мы от него никуда и не уходили. Элитарный общественный идеал, реализующий идею фундаментального неравенства людей (если только слово «идеал» применимо в данном случае) – это просто противоположность марксистского, эгалитарного общественного идеала, реализующего идею равенства. Согласно правилам марксистской диалектики, чтобы дать исчерпывающее описание предмета, необходимо дать и описание его противоположности, что и было проделано. Теперь же мы, наконец, можем сосредоточиться на марксистском общественном идеале и, что самое главное, рассмотреть указанный Марксом путь к этому идеалу.
Во введении было кратко рассказано о диалектике, об историческом материализме, раскрыто понятие прибавочной стоимости, а также упомянута теория классовой борьбы, которая должна, согласно Марксу, привести к диктатуре пролетариата и через нее – к бесклассовому обществу. Там же было сказано: это и есть марксизм – но вкратце и очень поверхностно.
Настало время копнуть Маркса поглубже.
С давних пор существует очень живучий миф о двух Марксах – раннем и зрелом. Говорится, что ранний Маркс – это, так сказать, «филозоф» и романтик, тогда как зрелый – наоборот, умудренный жизнью политический деятель и серьезный ученый-экономист. Ранний Маркс, говорят нам, интересовался только одной проблемой – каким-то там отчуждением. Тогда как зрелый Маркс копался в экономическом механизме классовой эксплуатации и организовывал первую международную организацию пролетариата – Интернационал. Раннего Маркса беспокоило, что люди в своей повседневной жизни принуждены играть те роли, которые им навязывает общество, тогда как зрелый Маркс конкретно указывал, кто и как угнетает рабочего, и что с этим угнетателем необходимо сделать.
Так вот, все это – миф. Никаких двух Марксов никогда не было. Был непрерывный, многолетний и все углубляющийся в суть проблемы поиск ответа на один-единственный вопрос – тот самый вопрос, над которым бьются все подлинно великие мыслители: как преодолеть то, что мешает человеку быть человеком.
Прежде чем мы, вслед за Марксом, углубимся в пучину этого вопроса, необходимо сказать несколько слов о том, как именно Маркс понимал человеческую сущность. Ведь для того, чтобы выяснять, что мешает человеку, нужно сперва понять, что значит – быть человеком, что такое человек.
Есть хорошее изречение: философия – это выражение темперамента философа. Вот, скажем, мечтал Ницше о власти – ну, он и в основу всей философии своей положил волю к власти, как самое главное, что, по его мнению, есть в человеке. Для Отцов Церкви человек определяется через способность верить в Высшее Существо и любить Его. Для Эйнштейна самым острым ощущением в жизни было ощущение нераскрытой тайны, потому и в человеке для Эйнштейна самое главное – это способность мыслить в самом широком смысле слова, то есть интеллект и интуиция.
Карл Маркс по своему «темпераменту» – деятель. Самое главное в человеке, для Маркса, это способность творчески преобразовывать данность. Быть человеком для Маркса – значит быть творцом, активно воздействовать на материю, изменять реальность, создавать новое, небывалое. Неслучайно вся его философия крутится вокруг понятий, так или иначе связанных с творческим началом человека, с деятельностью – или, если пользоваться терминологией самого Маркса, с производством: производительные силы, производственные отношения, средства производства, класс-производитель.
Итак, сущность человека для Маркса – в творческой деятельности, в способности преобразовывать мир, изменять его в соответствии со своими потребностями, создавать новое.
Что же мешает человеку быть человеком, то есть полноценно выражать себя в творческой деятельности? Здесь необходимо ввести новое понятие, которое уже упоминалось, но не было раскрыто. Понятие отчуждения.
В общем виде отчуждение определяется как процесс, в котором некая часть целого отделяется от остального и начинает существовать в изолированном виде, переживая это как фрустрацию, то есть страдание. Термин «отчуждение» обозначает также и само состояние отрезанности, изоляции от целого.
Маркс рассматривает 4 основные формы отчуждения, которые заставляют человека страдать:
1) отчуждение от продукта труда;
2) отчуждение от процесса труда;
3) отчуждение от других людей;
4) отчуждение человека от его собственной сущности.
Рассмотрим эти четыре формы отчуждения по очереди.
Отчуждение от продукта труда вызвано тем, что в классовом обществе непосредственный производитель не распоряжается созданным им продуктом. Как только продукт произведен, он немедленно поступает в распоряжение собственника средств производства, и дальнейшая судьба этого продукта уже никак не связана с тем или с теми, кто его произвел. Вследствие этого непосредственный производитель продукта превращается из творящего субъекта в инструмент, в живой придаток к орудиям труда, которые он использует в своей производственной деятельности.
Но, может быть, производитель должен утешиться тем, что в самом процессе создания продукта он был, так сказать, царь и бог, где все определялось его мастерством? Нет, производитель не может этим утешиться, потому что даже в процессе изготовления продукта он не был хозяином. Какой именно продукт надлежит произвести – было продиктовано не его собственным творческим побуждением, а собственником, который ориентируется на рыночный спрос (не в последнюю очередь сформированный самим же собственником, с помощью рекламной индустрии). Как именно производить данный продукт – предписывает технология производства, которая одобрена собственником. Так что даже в процессе своей производственной деятельности производитель не является субъектом, не является подлинным актором – он просто средство, средство производства. Это и есть отчуждение от процесса труда.
Любые попытки хоть как-то заявить свою субъектность в процессе производства – то есть перестать быть инструментом хоть в какой-то степени – наталкиваются на то, что другие-то ведь находятся в точно таком же положении. У каждого имеется определенное место в производственной цепочке, каждый выполняет определенную последовательность действий, которая продиктована ему технологией производства и его местом в цепочке, и все вместе (включая, кстати говоря, и собственника), как цепями, скованы по рукам и ногам необходимостью производить именно то, что требует общество, ибо только так производитель может получить свою заработную плату, а собственник – свою прибыль. Осознание того, что обществу ты, по большому счету, нужен только как приложение к тому или иному орудию труда (будь то станок или компьютер), а не как самоценный субъект, закономерным образом приводит к отчуждению от других людей – это третья форма отчуждения. Отдельным человеком она переживается так: он ощущает, что над ним довлеет какая-то непреодолимая сила, механизм действия которой он не осознает, но чувствует, что она как-то связана с другими людьми. Исчерпывающее описание этого ощущения дал французский философ-экзистенциалист Жан-Поль Сартр, который изрек: «Ад – это другие».
Итак, подводит итог Маркс, человек отчужден от продукта своей производственной деятельности, от самого процесса деятельности и от других людей. Что это значит? Мы помним, что, согласно Марксу, человеческая сущность заключается в творчестве, быть человеком – значит изменять данность, творить, преобразовывать хаос в порядок, а низшие формы порядка – в высшие. В этом суть человеческого образа жизни, в этом природное и историческое предназначение человека. Но если человек не является субъектом этой деятельности, если каждый по отдельности и все вместе – просто инструменты, а не субъекты, значит, человек ведет жизнь, которая отчуждает его от его собственной сущности. И это – четвертая, высшая форма отчуждения, которая содержит в себе все остальные.
Описав при помощи понятия отчуждения существующее положение вещей, Маркс, в полном соответствии с законами своей собственной диалектики, дает образ его полной противоположности.
Общественный строй, в котором нет отчуждения, Маркс называет гуманизмом, положительным гуманизмом. Не коммунизмом, а именно гуманизмом! Это очень важно. Маркс называет этот строй гуманизмом, так как это такой строй, при котором человек не отчужден от своей сущности, то есть ведет человеческий образ жизни.
Как мы помним, быть человеком, по Марксу, значит творчески преобразовывать мир, а поскольку высшая форма творчества – это такое творчество, где объектом преобразований является сам человек (то есть самосовершенствование, развитие самого себя), Маркс описывает гуманизм в следующих выражениях: это ассоциация всесторонне развивающихся личностей, где свободное развитие каждого является условием свободного развития всех.
В том общественном устройстве, к которому призывает Маркс, человек – каждый отдельный человек! – является не средством, не инструментом, а, во-первых, полноценным субъектом, во-вторых, целью всей общественной деятельности. Именно поэтому Маркс и называет данный строй гуманизмом.
Как может отдельный человек быть целью всей общественной деятельности? Очень просто: для этого главным содержанием всей общественной деятельности должно стать производство человека. Именно человек должен стать главным продуктом общественного производства. Не материальные блага, как в XIX и первой половине XX века, и даже не информация, как во второй половине XX и в XXI веке, а человек. Общество должно быть ориентировано на производство всесторонне и гармонично развивающихся личностей.
Как же этого добиться? Необходимо достичь такого уровня развития производительных сил, чтобы людям уже больше не нужно было участвовать в материальном производстве. Маркс прямо указывает, что тот уровень развития производительных сил, при котором «человек сам делает то, что он может заставить вещи делать для себя», должен быть преодолен.
До тех пор, пока главным продуктом всей общественной деятельности являются материальные блага, а главное, до тех пор, пока человек вовлечен в их производство как обязательный элемент всех производственных цепочек, как главное средство производства – он и будет только средством, говорит Маркс.
Следовательно, должны быть созданы такие средства производства, которые будут способны производить всевозможные материальные объекты по воле человека, но без его непосредственного участия.
Другими словами, необходимо «преобразование производственно-технологического комплекса в самовоспроизводящуюся, искусственную природу» (С. Платонов, «После коммунизма»), из которой каждый будет брать все, что ему нужно, напрямую, по мере возникновения потребности, подобно тому, как в дикой природе живые существа берут все, в чем они нуждаются, непосредственно из окружающей среды.
Именно в этом, кстати говоря, и состоит подлинный смысл знаменитого выражения «каждому – по потребностям», которое, как считается, описывает характер распределения материальных благ «при коммунизме». Это ошибка: само понятие распределения тут вообще неуместно. Когда есть распределение, всегда есть распределитель – то есть посредник, который тем или иным способом решает, кому и что должно достаться, а главное, в каком количестве. И до тех пор, пока главным средством производства является человек, такой посредник необходим. Это может быть рынок или Госплан – но, в любом случае, без него нельзя, потому что все имеет стоимость, а источником стоимости является труд людей, и значит, необходимо как-то регулировать присвоение гражданами овеществленного человеческого труда.
Когда же средства производства достигают такого уровня развития, на котором человек уходит из материального производства, перестает в нем участвовать – тогда распределение становится ненужным и отмирает, как явление и как понятие. Человек окружает себя искусственной «второй природой», из которой берет все, что ему нужно, по мере возникновения соответствующей потребности. Если мы позволим себе выйти за жанровые рамки статьи о марксизме и немного пофантазировать, можно вообразить картину далекого будущего Земли, где нет заводов и фабрик, но все пронизано мириадами подчиняющихся людям наноботов, которые стремительно создают любые материальные формы по запросу человека. Вот что такое – «каждому по потребностям».
Совершенно понятно, что в таком обществе, где человек не участвует в материальном производстве, производственные отношения более не являются основным типом отношений между людьми – а точнее, никаких производственных отношений в таком обществе нет вообще. Именно поэтому на передний план выходят собственно человеческие отношения, то есть такие отношения, где люди являются друг для друга людьми, личностями, а не элементами производственных цепочек, и где основным видом деятельности становится совместное воплощение сократовского гуманистического идеала: познание Истины, творение Добра и создание Красоты. Таков общественный строй, который Маркс называет гуманизмом и царством свободы.
Что же должно стать первым шагом в направлении гуманизма?
Маркс называет это «действительным коммунистическим действием», подразумевая под этим термином уничтожение трех форм отчуждения, из которых и складывается отчуждение человека от его человеческой сущности – отчуждение от продукта труда, от самого процесса труда и от других людей.
Поскольку до появления таких средств производства, которые позволят освободить человека от участия в производственном процессе, во времена Маркса было еще очень далеко (приходится признать, что до них далековато даже сейчас), а бороться с отчуждением необходимо уже сегодня, нужно изменить производственные отношения таким образом, чтобы свести отчуждение к минимуму.
Причиной же отчуждения, по Марксу, является частная собственность на средства производства. Чтобы люди не чувствовали себя отчужденными от продукта своей производственной деятельности, от самого процесса производства и от других участников производственных отношений, средства производства должны быть обобществлены, они должны перестать быть чьей-то частной собственностью.
Но упразднение частной собственности – это только начало большого пути, это первый шаг, который еще далек от подлинного уничтожения частной собственности. Ввиду чрезвычайной сложности этой темы, всем, кого заинтересовало, что же такое уничтожение частной собственности (в отличие от ее упразднения), рекомендуется прочитать книгу С. Платонова «После коммунизма», которая здесь уже неоднократно была процитирована. А для затравки приведем еще одну цитату из нее же:
«Если кому-то угодно понимать это «уничтожение» (частной собственности – А.Б.) как только лишь вооруженное изгнание помещиков и капиталистов, то, по той же логике, он должен разуметь под уничтожением безграмотности собственное самоубийство. «
Разобраться в этом непростом вопросе – чрезвычайно важно для каждого, кто действительно хочет понять Маркса, ибо, как сказано в «Манифесте Коммунистической Партии»:
«Коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности».
Надо сказать, что проблема отчуждения занимала европейскую философию и до Маркса, и после него – но никто из философов не сделал из своего анализа этой проблемы столь решительных и далеко идущих практических выводов. Именно поэтому имя Маркса известно всем и каждому, а другие философы, занимавшиеся проблемой отчуждения, только специалистам.
Подобно Будде Шакьямуни с его четырьмя Благородными Истинами, Маркс возвещает: человек находится в бедственном положении, он страдает; существует причина страдания – это отчуждение; мириться с этим нельзя, нужно создать такие условия жизни, где отчуждения не будет; наконец, Маркс указывает, как нужно действовать, чтобы уничтожить отчуждение.
Сегодня, когда мир стоит перед угрозой установления глобальной диктатуры, цель которой – растоптать не какой-то отдельный народ или отдельный класс, а человека как такового, каждый, кто не желает быть растоптанным, остро нуждается в том, чтобы как можно скорее найти общий язык со всеми, для кого человек – высшая ценность. Именно поэтому Маркс сегодня невероятно актуален. Маркс – не в прошлом.
Он, к счастью, пока еще в будущем.
Комментариев нет:
Отправить комментарий