Причиной, вызвавшей гражданские волнения в Сиэтле, стал проводившийся здесь очередной конгресс Всемирной Торговой Организации — крупнейшей международной институции, регулирующей процессы глобального товарооборота. Для многих ВТО давно стала символом самой глобализации, а точнее — зримого виновника непосредственных издержек последней в виде систематического разрушения региональных хозяйственных структур, пугающе растущего загрязнения окружающей среды, демонтажа социального государства и даже государства как такового в принципе — в пользу жёстко проводимых интересов частного бизнеса.
Некогда президент Клинтон назвал Косовскую войну «нетипичной войной уходящего ХХ столетия» и одновременно — «первой типичной войной будущего XXI столетия». Аналогично, сиэтлское восстание можно назвать «первым типичным восстанием будущего XXI столетия» — прообразом гражданского сопротивления социальному злу в условиях постиндустриального информационного общества.
II. Общие идейно-организационные начала нового революционного действия
Под какими же идейными и организационными лозунгами выступают сегодня новые реформаторы-революционеры? В чём они усматривают недостатки существующей системы? Их главный пароль: «За свободный рынок — против капитализма!»
Дэвид Кортен — глава крупнейшей международной Ассоциации неправительственных организаций и один из идейных вдохновителей событий в Сиэтле — характеризует капитализм следующим образом:
«Термин «капитализм» вошёл в оборот в середине XVIII века, и изначально характеризовал такой экономический и социальный строй, где обладание капиталом и польза от последнего присваивались немногим, за счёт исключения всех остальных, обеспечивавших продуктивность капитала собственным трудом. Представляется, что это достаточно точно соответствует описанию и реальности современной глобальной системы бизнеса». («YES!» — A Journal of Positive Futures)
Коллега Кортена, адвокат Пол Хокен:
«Капитализм возник из индивидуализма, без какой-либо конкретной системы ценностей. Иногда он, правда, выдвигал чисто внешние, напыщенные ценности — как это делают сегодняшние консерваторы. Но ему никогда не были свойственны действительные социальные и экологические ценности. Капитализм просто появился. Никто не задавался вопросом: хорошо ли иметь репрессивную экономику с беспрецедентным продуктивным потенциалом, разрушающую при этом потенциал всякой живой системы на Земле, и где 90% мирового богатства будет сосредоточено в руках 2% людей, при том что остальные 98% ничего не будут иметь против, ибо окажутся анестезированы шоппингом или перспективами иметь больше материальных вещей». (Там же)
Каковы же рецепты возможного оздоровления экономической системы?
Дэвид Кортен:
«Я уверен, что нам следует двигаться в сторону экономики малых рынков — самоорганизующейся, демократически предсказуемой для людей, поощряющей творческое поведение, обеспечивающей прожиточный минимум каждому человеку, воодушевляющей на этический подход и действующей в балансе и гармонии с другими живыми системами нашей планеты. Короче говоря, это должна быть экономика, зеркально противоположная глобальной экономике — централизованно управляемой глобальными корпорациями (более независимыми, чем большинство государств), в соответствии с требованиями финансовых спекулянтов, не вносящих никакого реального вклада в развитие производства.» (Там же)
На какой социальной базе может возникнуть альтернативная — неспекулятивная, действительно свободная и открытая — экономика? Пол Хокен:
«Следует отметить существование в мире десятков тысяч неправительственных организаций (НПО), манифестирующих идею долгосрочной самоподдержки в её наиболее широком и комплексном плане… Они занимаются широким спектром проблем, включая законодательство по окружающей среде, экологическое просвещение, общественную политику, здравоохранение и права женщин, народонаселение, воспроизводимую энергию, корпоративную реформу, вопрос трудозанятости, климатические изменения, торговый вопрос, этические исследования, реформу экологического налогообложения, проблему водоснабжения и многое другое. Все эти группы исповедуют императив Ганди: одни — протестуют, другие — создают новые структуры и средства действия.
(…) Организации, работающие по принципу самоподдержки, создают по всему миру конвенции, декларации, списки принципов и многочисленные структуры, в том числе — Хартию ООН по правам человека, Каирскую конференцию, Сиенскую декларацию и тысячи других. Никогда ещё многочисленные независимые группы не выдвигали столь созвучных и согласованных инициатив… В то время, как внешние обстоятельства в социальном, экологическом и политическом плане продолжают ухудшаться, организации, работающие по принципу самоподдержки, ширятся и множатся. Когда-нибудь все эти точки соединятся…» (Там же)
Главный предмет контактов подобных НПО — поиски действенной стратегии экономического, экологического и социального выживания. Основным стратегическим паролем новой альтернативы может служить один из лозунгов зелёного движения: «Мыслить — глобально, действовать — локально!» Это предполагает прагматическую согласованность умозрительного и прикладного аспектов проблемы, когда средства практического разрешения последней на уровне и в интересах конкретной социальной группы не противоречат законным жизненным интересам других групп и всего человеческого сообщества в целом.
III. Метафизика трудовой этики
Небезынтересно отметить, что на базе единой по-сути экологически-почвеннической идеологии, господствующей в значительной части анти-глобалистских групп, вновь выявляется фундаментальная общность идеалов социальной трудовой этики, свойственных самым, казалось бы, различным религиозным общинам, национальным обществам или даже культурно-ццивилизационным кругам. Конкретным примером здесь может послужить библейская традиция (во всех её разновидностях — от ветхозаветного иудаизма до ислама и от раннего гностицизма до христианства).
Вспомним, прежде всего, о божественном Завете, данном человеку Творцом ещё в саду едемском: «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят…» (Быт. 3, 19) — т. е. должно жить своим трудом, обращая его в хлеб (ресурс существования). Обязанность трудиться — первейшая и наиболее фундаментальная заповедь примордиальной религии, её категорический императив (даже в строгом кантовском смысле слова). Соответственно, паразитическое потребление «хлеба» (проедание ресурсов), без должного отрабатывания, издревле почиталось за святотатство как нарушение Завета о труде.
Один из древнейших запретов, связанный с представлениями о нарушении фундаментальной общественно-трудовой этики, касается азартных игр, ибо здесь усматривается действие механизма нетрудового (т. е. случайного, «внесистемного», внезаветного) обогащения — что понимается как кража, или незаконное отчуждение плодов труда ближнего. Другой запрет аналогичного порядка распространяется на лихву, поскольку рост денег по процентам влечёт за собой другую форму нетрудового присвоения чужого добра. Одним словом, не укради!
О механизме процентного отчуждения, противоречащем началам традиционалистской трудовой этики, знала ещё ветхозаветная экономика, где превентивным средством против неограниченного роста задолженности служил институт священного юбилея — 50-летнего цикла, в конце которого судьями аннулировалась хозяйственная задолженность:
«И освятите пятидесятый год, и объявите свободу на земле всем жителям ее; да будет это у вас юбилей; и возвращайтесь каждый во владение свое, и каждый возвратитесь в свое племя.» (Лев. 25, 10)
Тем самым происходило периодическое списание долгов «по поколениям» — когда каждая новая генерация имела, в принципе, равные стартовые возможности. Законы священного юбилея со знанием дела регламентировали пропорции социального уравнения в контексте 50-летнего экономического цикла:
«Если будешь продавать что ближнему твоему, или будешь покупать что у ближнего твоего, не обижайте друг друга. По расчислению лет после юбилея ты должен покупать у ближнего твоего, и по расчислению лет дохода он должен продавать тебе. Если много остается лет, умножь цену; а если мало лет остается, уменьши цену; ибо известное число лет жатв продаст он тебе.» (Лев. 24, 14-16)
Ветхозаветная система циклических юбилейных расчётов представляет собой внушительный пример социальной и экономической прозорливости её создателей. Здесь происходит, как бы, систематическое рефинансирование неконкурентноспособных хозяйств за счёт конкурентноспособных, но при этом не забывается, что экономическая витальность всякого общества нуждается не столько в выявлении неких эксклюзивных хозяйствующих субъектов, экономическая воля которых диктаторски монополизирует весь национальный рынок, но скорее — в поддержании равной конкурентоспособности среди как можно большего числа хозяйств. Только в последнем случае возможен реальный рост производительности труда — учитывая долгосрочные временные издержки.
IV. Особенности и ресурсы общественного труда
Тут можно говорить о наличии особого сектора общественного труда — в целом существенно определяемого более коммунальными, чем рыночными законами. В случае ветхозаветного Святого года (прощения долгов) речь идёт, фактически, о возвращении отчуждённой части общественного труда — посредством «юбилейного переучёта» — в социализированную систему «праведного» (и в этом смысле — традиционалистского) хозяйственного цикла. Далее, если правильно осмыслить тот факт, что юбилейный переучёт выявляет, в принципе, издержки невостребованного своевременно общественного труда, то можно будет указать на средства к осуществлению более сбалансированной, лишённой периодов радикального имущественного передела, экономической политики.
К примеру, вместо единовременного (скажем, раз в поколение) изъятия из частного сектора присвоенного тем предварительно общественного труда, предполагается обложение этого сектора регулярным трудовым налогом. К примеру, определённое количество времени в году граждане трудятся на общественных работах за счёт частных работодателей. Такого рода работы, разумеется, не следует отождествлять с институтом коммунистических субботников, хотя общий экономический смысл здесь схож — освобождение труда из под власти частного капитала. Потоки освобождённого таким образом труда следует направлять на поддержание хозяйственной инфраструктуры коммунального уровня, фактически — на создание системы альтернативной коммунальной экономики, структурно независимой от финансово-кредитного монополизма глобальных хозяйствующих субъектов (корпораций).
Коммунальный, или общественный, труд Ленин называл «коммунистическим» — который должен был бы, как исторически более производительный, придти на смену подневольному труду эпохи капиталистической эксплуатации человека человеком. Ввести коммунистический труд и новую трудовую мораль большевики пытались через практику коммунистических субботников. И всё же, Ленину нельзя здесь отказать в известной экономической прозорливости (политическую он доказал бесспорно), благодаря которой им был осознан колоссальный практический ресурс коммунального труда, не подлежащего «юрисдикции» сугубо эксплуататорских (или конфискационных) интересов. Другое дело, что ни Ленину с большевиками, ни иным марксистским движениям не удалось, в конце концов, должным образом раскрутить этот ресурс, и прежде всего — в силу фундаментальной системной ошибки в марксистском анализе производственно-трудовых отношений.
V. Прибавочная стоимость и финансовый капитал
Эта ошибка была обусловлена, по мнению ряда специалистов, зацикливанием Маркса и Энгельса «…на теории стоимости: что не позволило им осознать факта, почему деньги и товар, а также деньги и труд не являются эквивалентами. Таким образом должна была быть изобретена теория прибавочной стоимости, хотя анализ изменения формы товара (Т-Д-Т) уже показал Марксу, что деньги могут взорвать это отношение.» («Der 3. Weg», № 6-99 ).
«Маркс сам даёт важные указания относительно роли денег как изначального капитала, от которого позже просто отпочковались реальные капиталы и собственнические отношения. Представляется, что дело обстоит таким образом, когда «наш современный общественный порядок (а также властные отношения) решительно определяется частной собственностью на средства производства». При этом остаётся незамеченным, что за массой видимого капитала и за ежедневно ощущаемой каждым трудящимся мощью реального капитала стоит, будучи единственным владыкой, финансовый капитал.» (Г. Отто. Финансовый капитал правит реальным капиталом)
Так называемый финансовый капитал, будучи производным от ссудного процента, задаёт свой специфический режим функционирования всей макроэкономической системы, по-сути независимой от формального политического порядка:
«Вне зависимости от конкретных отношений собственности (при капитализме), все предприятия вынуждены помещать свои капиталы (прежде всего — иностранные) под проценты и выжимать затем эти проценты из трудящихся в качестве созданной в процессе производства добавочной стоимости, направляя их в русло финансового капитала. Иначе крупный капитал откажет в инвестициях, в результате чего остановится работа. В сущности, это осознал уже Маркс, прежде всего — в 3 томе Капитала (глава «Процент и предпринимательская прибыль»), где он ясно говорит, что финансовый капитал стоит до и вне производственного процесса, и что в силу объективного расхождения финансового и промышленного капиталов «процент становится плодом капитала в себе», а «предпринимательская прибыль — плод действующего, влияющего на производственный процесс капитала, играя тем самым активную роль в процессе приложения капитала к производственному процессу». (Там же)
Процентная система вызывает, с одной стороны, экспоненциальный рост денежных состояний (по принципу т. н. «сложного процента» или «процентов-на-проценты»), с другой — «зеркальное» стимулирование процентной задолженности (ибо откуда же ещё берутся процентные прибыли, как не за счёт соответствующих долговых обязательств, по которым кто-то должен отвечать?). За этим ростом задолженности не может поспеть никакой рост ВВП, никакое вещное покрытие выданных кредитов. Таким образом, проценты, извлекаемые из финансового капитала, не могут быть, в перспективе, освоены в реальной сфере производства и инвестиций: деньги вытесняются на рынки финансовых спекуляций, и в результате вся пирамида, рано или поздно, рушится.
Можно ли избежать запрограммированных в подобной системе кризисов и крахов, или же выдвинутый некогда левыми силами лозунг «Империализм — это война» исторически неснимаем? Марксистский путь построения свободного от эксплуатации общества до сих пор этой проблемы не решил. Однако, к этой цели могут вести и другие пути — не менее социальные, но более интеллигентные. В частности, действенную интеллектуальную и методологическую альтернативу Марксу представляет П. Ж. Прудон — один из идейных вдохновителей анархизма, и в то же время — идеолог консервативно-местнического среднего класса.
«Если предпринимателю предложить денежный капитал за половину его сегодняшней процентной ставки, то вскоре должна будет снизиться наполовину также и процентная составляющая других капиталов. Если, к примеру, дом при сдаче внаём приносит предпринимателю больше прибыли, чем обходится процентная задолженность по самому строительству, если процент на деньги, потраченные на выкорчёвывание леса, меньше, чем, аренда добротной культурной почвы, то конкуренция непременно приведёт к снижению стоимости найма и аренды до уровня сниженных процентных ставок (т. е. к снижению прибавочной стоимости), ибо самое надёжное средство для обесценения активного капитала (дом, поле) — т. е. чтобы урезать прибавочную стоимость в пользу зарплат — состоит, среди прочего, в создании новых капиталов и внедрении их в производство. По всем экономическим законам увеличение производства увеличивает также и массу отчисляемого трудящимся капитала, способствует росту зарплат и должно, в конце концов, свести процент (прибавочную стоимость) к нулю.» (П. Ж. Прудон. Что такое собственность?)
Немецкий мыслитель Сильвио Гезель творчески развивший идейное наследие Прудона, в частности, писал:
«Устранение нетрудовых доходов — так называемой прибавочной стоимости, также называемой процентом и рентой, есть непосредственная цель всех социалистических движений. Для достижения этой цели обычно обращаются к коммунизму, к огосударствлению средств производства со всеми последствиями, и мне известен лишь один социалист — П. Ж. Прудон, — чьи исследования сущности капитала позволили также увидеть возможности иного решения данной задачи…
(…) Марксово исследование капитала с самого начала идёт по ложному пути. Маркс, подобно всякому крестьянину, рассматривает капитал в качестве материального имущества. Для Прудона, наоборот, прибавочная стоимость является продуктом не материального имущества, но экономических условий — рыночных отношений. Маркс видит в прибавочной стоимости кражу, плод злоупотребления власти, раздающей владения. Для Прудона прибавочная стоимость подвержена закону спроса и предложения. Для Маркса сама собой предполагается позитивная прибавочная стоимость, для Прудона же в круг наблюдений должна также включаться возможность негативной прибавочной стоимости (позитивная = прибавочная стоимость со стороны предложения, т. е. капиталистов, негативная = прибавочная стоимость со стороны спроса, т. е. рабочих). Для Маркса выход — в организации действенного политического преимущества лишённых владения; выход для Прудона — в устранении препятствий, удерживающих нас от полного раскрытия собственных производительных сил.
Для Маркса желательны кризисы и забастовки, а средством достижения цели является экспроприация экспроприаторов. Прудон, напротив, говорит: не при каких условиях не прекращайте работы, ничто не укрепляет капитал больше, чем забастовки, кризисы, безработица; ничто не может капитал выносить с большим трудом, чем последовательный труд. Маркс говорит: забастовки, кризисы приближают вас к цели, после большого трах-тарараха вас введут в рай. Нет, говорит Прудон, это не правда, это — обман: все эти средства отдаляют вас от цели. Через это процент никогда не опустится даже на один пункт. Маркс видит в частной собственности силу и господство. Прудон, напротив, показывает, что это господство имеет точку своей опоры в деньгах, и что в иных обстоятельствах сила собственности может даже обращаться в слабость…
Прудон вопрошает: почему у нас слишком мало домов, станков и кораблей? На что сам же и даёт правильный ответ: поскольку деньги препятствуют производству! И отвечает: «Поскольку деньги являются как бы стражей, выставленной у ворот рынка, и имеющей приказ никого не пропускать. Вы думаете, что деньги — это ключ к рынку (под которым здесь понимается обмен продукцией), однако это не так, деньги — это замок!» (С. Гезель. Естественный экономический порядок)
«Естественный экономический порядок» — главный теоретический труд Гезеля, где не только блестяще вскрывается скрытый механизм влияния процентной системы на экономику, но также даются рецепты преодоления главной «системной ошибки»капиталистического производства. Суть оздоровительных процедур в экономике должна состоять, по мнению Гезеля, в создании т. н. «свободной монеты» (нем. Freigeld) как неких «ржавеющих денег» — т. е. в недопущении роста процентного капитала через введение особого «негативного налога» на хранимые деньги, когда происходит как бы постоянное обесценение неподвижного капитала, обратное в своём действии инфляционному обесценению.
VI. Перспективы Свободной экономики
«Капитал» Маркса — это атака на рыночное хозяйство, не затрагивающая сущности капитализма (Ленин даже приветствовал монополии как предварительную ступень коммунистического общества). «Естественный экономический порядок» Гезеля — это атака на капитал, не затрагивающая рыночного хозяйства и имеющая целью освобождение последнего от монополистической удавки. Именно этим Гезель отличается как экономист от всех остальных.
С его точки зрения, капитализм основывается не на частной собственности на средства производства и наёмном труде, как это считал Маркс, но на банковском проценте и земельной ренте, обусловливающим нетрудовые доходы. Отмена нетрудовых доходов являлась основной целью Гезеля. На это же ориентировалось изначально и рабочее движение, — пока оно не попало в лапы (марксистских — прим. перев.) докторов и идеологов. Именно они-то и переориентировали его на захват политической власти. (Г.Барч. «Сильвио Гезель, физиократы и анархисты»)
Кстати, именно коммунисты некогда помешали осуществить финансово-экономическую реформу в интересах массового производителя и самому Гезелю, когда тот занимал пост министра финансов первой Баварской Советской республики (1919): спартаковский путч вместе со свободными Советами похоронил и надежды на свободный рынок. В начале 30-х годов идеи гезелианской школы свободной экономики были использованы австрийским правительством при осуществлении социального эксперимента в общине Вёргль — когда там была введена «свободная монета». Ошеломляющий успех эксперимента — в результате которого резко снизилась безработица и обозначился рост местного производства, а вскоре проявилась и тенденция к популяризации его в соседних общинах — испугал руководство Центрального банка, усмотревшего (не без причин!) угрозу для своей монополии. В результате, по распоряжению того же правительства, эксперимент со «свободной монетой» был прекращён.
Тем не менее, идеи свободной экономики не были забыты и сегодня обретают своё «второе дыхание» (в ряде западных стран существует целая академическая сеть сторонников свободно-экономической школы, выходит научная литература, устраиваются лекции и семинары). Здесь, прежде всего, можно назвать т. н. «обменные круги» — или общественные системы бартера услуг, действующие без привлечения наличных денег, но с помощью особого исчисления условных пунктов, свободно конвертируемых в соответствующую норму труда любого участника данной бартерной цепи (обменного круга).
Система обменных кругов распространена, прежде всего, в странах Западной Европы, но не ограничивается ими. К примеру, филиалы французской SEL (Systemes d`echange local — Cистема локального обмена) существуют по всему периметру франкофонного мира — от Французской Гвианы до Полинезии. Один из инициаторов движения SEL, Арман Тарделла (обменный круг Сен-Квентен-эн-Ивелин, пригород Парижа), рассказывает, к примеру, о принципах действия в его круге:
«Каждый участник получает при вступлении 1000 паве (условная локальная валюта — прим. перев.). За последнее время я сильно расширил свои контакты, чтобы поставить Систему на более широкую основу. Речь идёт о включении в неё Бартерных клубов и введении внутреннего денежного циркулирования. Тем самым, при наличии определённых обстоятельств, можно будет отказаться от опоры на внешнее субсидирование». («Der Dritte Weg»)
Условная единица SEL «паве» есть одна из разновидностей гезелианской «свободной монеты». Другой её разновидностью должны стать т. н. «мюнхенские деньги», экспериментальное введение которых готовят сторонники свободно-экономической школы в Германии. Теоретические начала этой программы были разработаны профессором Дитером Зуром ещё в конце 80-х годов, и она предполагает последовательный переход на специальную систему расчётов по принципу беспроцентного кредитования, действующую параллельно с общепринятой финансовой практикой. То есть «мюнхенские деньги» — это, в данном случае, именно своеобразная система расчётов (по специальным правилам), а не какие-либо новые деньги как таковые.
В принципе, подобная система беспроцентного кредитования и соответствующих расчётов может быть введена где угодно — вне зависимости от сложившегося экономического порядка — как альтернативная практика на свободном рынке финансовых услуг.
VII. Проблемы международного рабочего движения
Актуальная необходимость поиска альтернативы глобальному капитализму осознаётся ныне, практически, повсеместно. Мощными демонстрациями протеста под «сиэтлскими» лозунгами сопровождался имевший место в начале 2000 года Давосский форум (Швейцария), традиционно собирающий финансовую и политическую элиту со всего мира. А в середине февраля демонстрации потрясли таиландскую столицу Бангкок, где проходила конференция ООН по торговле и развитию. «Fair trade — not free trade» («Честная торговля — вместо свободной торговли»): такие слова были начертаны на транспарантах пикетчиков.
Глава Международной Организации Труда (МОТ) Хуан Сомавиа, выступивший на конференции, в частности, отметил, что глобализация привела к превращению мировой экономики в своего рода казино, в котором капиталы перемещаются очень быстро, вызывая нестабильность на рынках труда:
«Мы закончили ХХ век идеей о том, что открытые общества лучше, чем закрытые. Это большой исторический прогресс. Мы закончили век с убеждением, что открытая экономика лучше закрытой. Я согласен с этим. Но мы забыли из ХХ века сделать вывод, что необходимо добавить социальный компонент, и из-за отсутствия согласия по этому пункту вся система может рухнуть.»
В достаточно сложном положении находится, в частности, международное рабочее движение, прежде всего — как движение профсоюзное. Профсоюзы и традиционно связанные с ними социалистические партии последовательно отказываются своих традиционных промарксистских установок, пытаясь обрести новый взгляд на природу социальных и политических взаимоотношений труда и капитала, общества и государства, классов и социальных страт.
Сегодня главный парадокс в отношении официальной стратегии профсоюзов, декларирующей защиту труда от эксплуатации, состоит в том, что профсоюзные средства размещаются в авуарах той самой системы, экономические законы которой однозначно сориентированы на принцип максимизации спекулятивной прибыли, а стало быть — на изначально запрограммированное, перманентное увеличение нормы эксплуатации трудящегося. В результате профсоюзные кассы ведут политику, прямо противоположную интересам профсоюзного базиса. Цинизм ситуации в том, что базис этого, в массе своей, не понимает.
Впрочем, ещё более цинична ситуация с церквями и религиозными объединениями, где наблюдается то же самое разделение интересов кассы и базиса, при полном непонимании последним сути вопроса. Отсюда, все попытки реформаторских групп опереться на профсоюзы и церковь как легальные корпорации общественного права, самим своим статусом предполагающие мобилизацию социальной инициативы в деле отстаивания фундаментальных интересов трудовой общины, наталкиваются на глухое сопротивление управленцев, демагогически властвующих над наивными людьми. Тем не менее, в недрах западной церкви спонтанно формируется общественная позиция вокруг так называемой теологии труда, перекликающейся с извенстной латино-американской теологией революции.
VIII. Алхимия труда
Надежды на демократические парламенты Свободного мира всё больше вызывают закономерные сомнения, ибо те, практически, перестали соответствовать своей изначальной конституционной функции — быть местом публичного представительства общественных интересов. Скандалы с коррупцией в высших рядах политического класса — афёры с партийными счетами, лоббирование «грязных» проектов, отмывание налогов и т. д., — обнаружили, что парламентские политические партии, вне зависимости от их формальных различий, представляют собой, по сути, единую корпоративную систему. Такое корпоративное единство отчётливо прослеживается на примерах межпартийного взаимодействия в форме многомиллионных финансовых трансфертов.
Чем ещё можно объяснить факты, когда французский социалист Митерран активно принимал участие в спонсировании (десятки миллионов марок) предвыборной кампании немецкого консерватора Коля, а правое руководство ХДС Германии переводило суммы в сотни миллионов марок левым социалистическим правительствам в Лиссабоне и Мадриде?.. Ничуть не меньший уровень коррумпированности обнаружился и в высших сферах общеевропейской власти: скандал с отставкой Еврокомиссии в полном её составе, в связи со скандалом об исчезновении нескольких миллиардов долларов гуманитарной помощи Боснии (1999) — конкретный тому пример.
Коррупционные скандалы на уровне внешней и внутренней политики (в последнем случае — прецеденты с христианскими демократами в Италии и Германии) ставят под вопрос законность власти национальных собраний и жизнеспособность современной представительной демократии в принципе. Не удивительно, что в таких обстоятельствах общественное мнение обращается к поиску альтернативных политических моделей, позволивших бы ограничить господствующий ныне монополизм «системных» партий. Особыми перспективами здесь обладают партии и организации регионалистского характера, ориентирующиеся на начала экологически- и экономически-корректного, самодостаточного местного хозяйства — при полном осознании глобального вызова «маленькому человеку».
Один из существенных аспектов такого осознания — это понимание закулисной бухгалтерии нынешней парламентской демократии. Так, если сравнить хозяйственные доходы и издержки по процентам различных групп населения (к примеру, в Германии), то выяснится, что первые покрывают вторые лишь в случае, когда среднемесячный доход домашнего хозяйства превышает сумму в 20 тысяч марок. Такие хозяйства охватывают приблизительно 10% населения страны, а это означает, что 90% населения, экономически действуя в рамках существующей системы, объективно проигрывает (причём, чем меньше доход — тем больше проигрыш, или «норма отчуждения»). А теперь узнаем, что средняя зарплата немецкого парламентария как раз соответствует низшему порогу системного благополучия — т. е. как раз эти самые 20 тысяч марок.
Таким образом, выводы можно сделать и без высшей математики: система платит (по-минимуму — какой цинизм!) тем, кто имеет возможность её реально изменить (т. е. парламентариям, голосующим за принятие законов). В этой ситуации совершенно не важно, какого рода формальные лозунги демагогически произносятся с парламентских трибун. Главная сверхзадача — сохранить должность и зарплату. Сколько получают системные политики высшего ранга — можно только догадываться. По-сути, и в политике, и в профсоюзном движении, и в религиозных объединениях действует сегодня одна и та же схема: касса против массы.
IX. Ландшафтная аллегория: вода и деньги
В завершение нашего обзора приведём наглядную аллегорию того, как действует в целом денежное хозяйство — чтобы, в конце концов, глобально обозреть тот самый ландшафт, от изменений в котором будет зависеть качество жизни человеческого сообщества в обозримой перспективе.
Итак, представим себе некую цивилизацию, простирающуюся вдоль берегов большой реки. Отождествим поля земледельцев с производственной сферой, а воды самой реки — с финансовым потоком. При всех естественных издержках, обусловленных сезонными колебаниями уровня воды в реке, земледельцы в подобной ситуации вписаны в естественный природно-хозяйственный цикл, относительно устойчивый в долгосрочной перспективе. Но что произойдёт в случае, если кто-то вздумает отвести воду из реки по искусственным каналам, а потом станет её продавать — скажем, за часть будущего урожая — нуждающимся?
Эта ситуация аналогична изъятию денег из русла национальной экономики в частное хранение, где роль «платы за воду» играет банковский процент. Резкие оттоки и притоки воды в ирригационные системы, несогласованные, к тому же, с естественными сезонными циклами, приведут лишь к искусственным засухам и наводнениям, к общему экологическому дисбалансу и в итоге — дегенерации всего культурного ландшафта. Тот же эффект, но только в экономическом ландшафте, вызывают манипуляции с финансовыми потоками, произвольно изымаемыми через банковскую систему со свободного рынка капиталов («реки») или же вливаемыми туда обратно.
Данное правило действует как в случае с локальными экономиками, так и в условиях экономики глобальной. Разница только в том, что «если Нил пересох — можно податься на Волгу», но когда пересохнет (или выйдет из берегов) последняя, глобальная река — запасных полей уже не будет. Вот к чему может привести частная собственность на воду.
Комментариев нет:
Отправить комментарий