Поль Лафарг: К царству социализма

Мы, ученики Маркса и Энгельса, убеждены в том что, развитие экономических отношений с роковой необходимостью приводит к коммунизму, то есть к обобществлению средств производcтвa — что отчасти уже достигнуто,— и к обобществлению средств наслаждения, являющихся в настоящее время монополией одного класса, который состоит из сравнительно небольшого числа членов, к тому же уменьшающегося с каждым днем благодаря самому факту экономического развития.

Наши враги приписывают нам проповедь убийства и грабежа; предоставляю гражданам судить на основании дальнейшего моего изложения, может ли такая проповедь иметь место в наших теориях. Те из наших противников, которые желают быть с нами любезными, обращаются с нами, как с утопистами и мечтателями; они говорят нам: 

«Да, общество, о котором вы мечтаете, чудесно; было бы желательно, чтобы среди людей господствовало равенство, но вы не знаете человеческой природы, которая в корне своем испорчена. Усовершенствуйте сначала человека, прежде чем реформировать общество».  

Но мы так мало утопичны, что, в противоположность политикам и филантропам, не верим, чтобы характер человека можно было изменить посредством речей и религиозной или светской морали; чтобы преобразить человека, следует изменить среду, в которой он развивается, ибо если человек является творцом своей социальной среды, то он в то же время и продукт ее. 

Измените среду, и вы сразу измените нравы, обычаи, страсти и чувства людей. Мы, утописты и мечтатели, мы изучаем социальную среду, анализируем экономические явления; мы стараемся добраться до их основания,  проследить их развитие, подметить их действие на семью и политический строй, а затем мы осмеливаемся бесстрашно и беспристрастно выводить свои заключения. 

Экономические явления влияют не только на нравы, но и на семейный политический строй, и даже на философские и религиозные идеи людей. Вот пример, который кажется мне весьма убедительным: в известный момент развития, когда средства производства несовершенны, у всех народов должно существовать рабство. Весь мир, даже наиболее выдающиеся мыслители видят тогда в рабстве справедливое и естественное явление, а религиозные люди приписывают ему божественное происхождение. Один из могущественнейших гениев человечества, Аристотель, полагал, что природа создала особую расу людей, специально предназначенных для того, чтобы быть рабами. В этом отношении его взгляд вполне совпадал с Библией, в которой говорится, что потомство Хама должно была доставлять рабов другим расам, произошедшим от Ноя. Но греческий философ, по крайней мере, предвидел то, чего не замечала Библия, а именно: что известные изменения в средствах производства необходимо повлекли бы за собой уничтожение рабства. Это замечательное место находится в «Политике» Аристотеля: «Если бы каждый инструмент мог исполнять свою роль без постороннего воздействия или автоматически, подобно тому, как творения Дэда-Ла двигались самостоятельно, или трезубца Вулкана самопроизвольно принимались за свою священную работу,— если бы, например, челноки ткачей ткали сами собой, то хозяин мастерской не нуждался бы более в помощниках, а господин — в рабах». Таким образом, Аристотель, утверждая, что рабство является естественным учреждением, понимал все-таки, благодаря своему гениальному предвидению, что изменение способа производства приведет к уничтожению рабства. А так как это экономическое преобразование уже совершилось, так как машины крупной, промышленности исполняют свою священную работу сами собой автоматически, — то мы утверждаем, что наемный труд — это последняя и худшая форма рабского труда — с роковой необходимостью должен исчезнуть. 

В самом деле, в настоящее время машина завладела всеми отраслями промышленности, от самых примитивных и простых до наиболее художественных. Производство коровьего масла, которое мы встречаем уже в первые эпохи истории, совершается в настоящее время при помощи машины, изобретенной шведом Лавалаем; эта машина превращает в масло молоко, выходящее из сосков коровы. Солнце при помощи оптических химических приспособлений красит или скорее рисует; оно находится на пути к тому, чтобы сделаться колористом. Парижанин Жилло изобрел способ рельефного гравирования без помощи резца и без всякого вмешательства руки художника: он пользуется для этого густыми чернилами и азотной кислотой. На медных досках гравируют с помощью солнца и электричества. Дошли даже до того, что машины стали вычислять более точно, чем математики. Я мог бы обозреть все отрасли промышленности и показать, что они все затронуты механикой. 

Каково было действие машины? 

Применение машины превратило индивидуалистическое производство в общественное. Я поясню это примером: когда то почти в каждой семье занимались прядением и вязанием, и ткачество существовало во всех деревнях. В настоящее время эти отрасли производства, которые были прежде рассеяны по всей стране, сконцентрированы в известных областях; продуктами механического производства этих областей пользуется вся страна. Ткацкие прядильные машины стали предметами общего пользования в огромных прядильных и ткацких мастерских. Продукт производства потерял уже индивидуалистический характер. Сапожник в мелкой промышленности сам приготовляет весь сапог: он снимает мерку, разрезает кожу, предает ей определенную форму и шьет ее. Башмак является вполне индивидуальным произведением; одного человека было достаточно для его приготовления. На фабрике же обуви сапог проходит через множество рук: один режет кожу, другой приготовляет на машине голенище, третий прибивает гвоздями и прикрепляет подошву и т. д.; одним словом, пара башмаков является общим продуктом большего или меньшего количества людей. Из индивидуального продукт стал общественным. 

Те же изменения наблюдаются и в области торговли. В восемнадцатом веке каждая лавка имела свою специальность, которой она должна была строго придерживаться на основании цеховых правил. В лавке суконщика можно было продавать только сукно, а в лавке ножевщика — только ножи. А теперь пойдите в Лувр или любой другой крупный магазин, и вы увидите там, что в одном помещении, под управлением одного капитала, находятся вместе самые различные, самые противоположные предметы. В Англии этот коммунизм в торговле наблюдается в еще более полном виде. Есть фирмы, продающие все, что человеку нужно; для того чтобы одеваться, питаться и устроиться в квартире. Крупные производительные товарищества в Лондоне присоединили еще сюда фармацевтические предметы; таким образом, у них можно найти все, что требуется больному и здоровому человеку. 

Централизация в области промышленности отразилась и на земледелии. Мелкие участки земли соединены для образования крупной земельной собственности. Я знаю, что это мое заявление вызовет возражение: земля во  Франции сильно раздроблена и продолжает с каждый днем все больше дробиться — скажут мне. Согласен, но это нисколько не мешает образованию крупной собственности, и лучшим доказательством этого может служить растущая убыль деревенского населения. Все эти крестьяне, которые составляют свои насиженные гнезда, чтобы переполнить собой промышленные города, продали свои земельные клочки крупным собственникам. Таким образом, г. Шалльмель Лякур мог недавно заявить сенату на основании неоспоримых официальных статистических данных, что сорок пять сотых всей возделываемой во Франции земли находятся во владении 142.000 крупных собственников. Следовательно, значительное обобществление земли уже существует. Но то, что во Франции теперь еще только совершается, в Англии давно уже совершилось. В этой стране земельная собственность находится в руках нескольких тысяч лиц. Во всех цивилизованных странах наблюдается та же тенденция к централизации. В свое время Англия также имела мелкое крестьянство; так, еще в начале девятнадцатого столетия Уэльское графство, например, было раздроблено на небольшие участки, которыми владело значительное число мелких землевладельцев — йоменов, совершенно исчезнувших впоследствии и уступивших место незначительному числу крупных земельных собственников. 

Феодальная собственность занимала огромную площадь, но обработка её совершилась индивидуалистическим путем: земля была разделена на бесконечное количество мелких участков, обработка которых поручалась отдельным семьям крепостных или свободных; в настоящее же время там, где существует крупная собственность, на сцену появляется обыкновенно общественная обработка. Лучше всего наблюдать это явление там, где оно достигло своего апогея, а именно, на Дальнем Западе Северо-Американских Соединенных Штатов: там огромные поля возделываются, и жатва с них собирается при помощи машин. 

Следует обратить внимание еще на четвертой род централизации, а, именно, на централизацию финансовую, которой никто не может отрицать, пока промышленность оставалась индивидуалистической, орудия труда были небольшими, и для приобретения их требовался незначительный капитал. Для того, чтобы взять, и достаточно было иметь спицы и веретено; всякий производитель, скопив небольшую сумму, мог сделаться самостоятельным хозяином, заводил свою лавочку и работал на собственный страх вместе со своими детьми и несколькими учениками и товарищами. Но эти времена давно уж прошли, и прошли безвозвратно. До эпохи крупного механического производства всякий рабочий питал надежду стать самостоятельным хозяином, и такая надежда его была пустой, так как она действительно, ежедневно осуществлялась. Теперь же такая надежда стала утопией. Орудия современного промышленного производства стали до того гигантскими, что для приобретения их недостаточно уже, как в былое время, нескольких сотен франков; теперь для этого необходимо иметь сотни тысяч и миллионы. В течении девятнадцатого столетия, главным образом во вторую половину его, во Франции образовался новый рабочий класс людей, задача которых заключается в том, чтобы соединять вместе, обобществлять небольшие капиталы, которыми владеют отдельные лица, с целью доставлять механической промышленности средства, необходимые ей для постройки железных дорог эксплуатации рудников, сооружения прядильных и ткацких фабрик, доменных печей и т. д. Я знаю, что официальные экономисты заявляют, будто разделение крупных промышленных организмов на акции и облигации является средством для раздробления и демократизации собственности. Но они не замечают, что эта демократизация собственности дала финансистам извлечь монетный капитал из всех старых чулок и цветных кубышек, в которых в старину копились деньги, сосредоточить его в своих руках  монополизировать управление им, в ожидании удобного случая завладеть совсем при помощи всевозможных мошеннических проделок; таким именно путем образовались в наше время колоссальные состояния финансистов, которые исчисляются сотнями миллионов и миллиардами. Этот способ, раздробления собственности крупных промышленных и коммерческих предприятий содействовал только тому, что масса нации лишилась своих капиталов, которые перешли в руки нескольких финансовых королей. 

Как видите, организмы для производства и обмена принимают коммунистическую форму. Это преобразование индивидуалистического производства и обмена явилось роковым, необходимым последствием развития экономических явлений; оно осуществилось независимо от воли людей и даже против её; ничто не могло остановить хода и его развития, подобно тому, как ничто не будет в состоянии помешать наступлению конечного его результата. Обобществление средств производства должно привести с роковой необходимостью к обобществлению средств пользования. 

Но если организмы, служащие для производства обмена стали общественными, то способ пользования ими остался индивидуалистическим, Я поясню свои слова: огромные орудия производства, как, например, фабрики, заводы, железные дороги и т. д., колоссальные магазины для обмена, как, например, Лувр и др., хотя и являются по характеру своему общественными учреждениями, однако, находятся во владении одного или нескольких лиц, или компании акционеров и облигационеров, владение осталось индивидуалистическим, подобно тому как и торговля, и промышленность носили индивидуалистический характер в те времена, когда они имели мало значения. Здесь существует противоречие, и, пользуясь способом выражения Гегеля я сказал бы, что между, общественным характером производства и обмена индивидуалистическим способом владения существует анатомия, антитеза. Только существованием этого противоречия объясняются все беды и несчастья современного общества, приближающегося неизбежно к кризису, который должен разрешить это противоречие. Роковое развитие экономических явлений создало коммунистическую организацию производства и обмена: это же самое развитие таит в себе средство для разрешения противоречия между коммунистическим способом производства и обмена и индивидуалистическим способом владения; это значит что по мере того, как экономическое развитие обобществляет средства производства и обмена оно подготовляет также обобществление средств пользования, 

Первым следствием обобществления средств производства является огромный рост производительной силы человека. В настоящее время не существует такой человеческой или общественной потребности, которая не могла бы быть удовлетворена даже с излишком. Вот доказательство: во второй, половине девятнадцатого столетия чувствовалась постоянная нужда в железе и стали для постройки железных дорог и пароходов и для развития механических орудий для промышленности и земледелия. И вот, закипела работа, а производство указанных предметов не только стало удовлетворять спрос на них, но даже, благодаря периодически наступающим кризисам перепроизводства железа, оно временами превосходит спрос. А между тем, за последние 50 лет земля была покрыта машинами и металлическими сооружениями, изрезана по всем направлениям железными дорогами и как бы закована в железо. Если сложить в одну кучу все произведенные за это время машины, рельсы и металлические орудия, то получились бы горы, более высокие, чем Гималаи. Вот одно из чудес общественного производства. А вот и в другой пример: производство зерновых продуктов в достаточном количестве является первым условием социального существования; эта задача была решена более чем удовлетворительно. В тех округах, где земельная собственность сосредоточена в немногих руках, и где нашли себе применение научные методы машинной обработки земли, там гектар дает 25—30 гектолитров зерна и более, между тем как в среднем гектар дает всего лишь 15 гектолитров, а совсем еще недавно он давал 13, 12 и даже 11 гектолитров. Если бы общинное земледелие, ограниченное хотя бы лишь несколькими округами северо-запада, стало общим правилом, то Франция производила бы ежегодно от двухсот до трехсот миллионов, гектолитров зерна, вместо сотни с небольшим миллионов, которые она собирает теперь. Один американский агроном опубликовал сведения о производительности новых пахотных земель, открытых к востоку от Гудзонова залива; он утверждал, что если бы эти необыкновенно плодородные земли обрабатывались миллионом людей, снабженных механическими орудиями и организованных так же, как и на огромных фермах Дальнего Запада, то в течение целого ряда лет они могли бы производить такое количество зерновых продуктов, которого хватило бы на прокормление всего земного шара, при чем все остальные пахотные земли могли бы остаться под паром, для того чтобы вернуть себе свое естественное плодородие. Я взял для примера железо и хлеб, как два наиболее необходимые продукта. Я мог бы взять один за другим все остальные предметы и показать вам, что везде производство настолько колоссально, что превосходит потребление. Таким образом, главную заботу промышленников составляет уже не вопрос, о том, как производить, а как  найти потребителей; в поисках за последними они идут в Азию и Африку. В шестнадцатом и семнадцатом столетиях европейские народы боролись между собой из-за колоний, с целью ограбить последние; в девятнадцатом же веке они стремятся к завоеванию колоний, с целью сделать их рынком для вывоза своих товаров, которые они украли у производителей: присвоение продуктов чужого труда является основой капиталистического общества. Такое обилие производства, доходящее даже до изобилия, какого прежние эпохи совершенно не знали, должно было бы повлечь за собой всеобщее благосостояние всех производителей: между тем в действительности оно, наоборот, создает для них нужду. Безработица, которая постоянно приводит с собой голод в дом рабочего, наступает всякий раз, когда магазины бывают переполнены товарами; люди должны умирать с голоду оттого, что произведено слишком много. В средние века голод постигал население лишь в случае неурожая. В настоящее же время обилие приводит с собою нужду. Это противоречие, которое резко бросается в глаза и подготовляет рабочих к революции, является, как было уже указано выше, следствием противоречия между общественным способом присвоения продуктов. Производители находятся в постоянной нищете, потому что капиталисты ежедневно лишают их продуктов и труда. Такой порядок вещей превратил общество в огромный базар, где продается все — не только продукты человеческой деятельности, но и сам человек. Чернорабочих покупают за их мускульную силу, интеллигентных работников — за их умственную силу, потому что они — инженеры, химики, агрономы, потому что они обладают организаторскими или административными способностями. Противоречие между общественным характером производства и индивидуалистическим характером присвоения принижает человека, делает из него товар, а из общества как я уже говорил, — огромную лавку. «Что может выйти хорошего из лавки?» — спрашивает Цицерон в своем трактате «Об обязанностях», выражая этими словами мнение своей эпохи всего древнего мира, всех обществ, не основанных на торговле и капиталистическом производстве. „Что может выйти хорошего из лавки, и что честного дать может торговля. Все что имеет какое-либо отношение к лавке, недостойно честного человека, так как на товарах нельзя заработать, не прибегая ко лжи, а что может быть постыднее лжи? Низким и постыдным должно быть признано ремесло всех тех, кто продает свой труд и свои услуги, так как всякий, продавая свой труд за деньги продает и самого себя и опускается на ступень раба. Что может служить более поразительным доказательством того, что человек опустился, чем продажа им своего ручного или умственного труда! Этот акт, унизительный для всякого гражданина Спарты и Рима, является единственным источником существования, который остается у производителя в нашем капиталистическом обществе: наемный труд является формой рабства. Увы, Цицерон был прав: из лавки ничего, кроме лжи, не может выйти. В той огромной лавке, которую представляет собой капиталистическое общество» все является ложью. 

Продукты! Да ведь они все поддельные, фальсифицированные! Столь восхваляемая капиталистическая цивилизация  будет когда-нибудь заклеймена именем века дурного товара. Капиталисты не довольствуются уже фальсификацией естественных продуктов, они фальсифицируют и поддельные товары. Маргарин, являющийся подделкой масла, в свою очередь подделывается. Но ложь господствует не только в материальном мире, в мире вещей; никогда еще в моральном мире не существовало столько лжи, как теперь. Можно сказать, что вся мораль и вся политика капиталистического общества являются сплошной ложью! Я не в состоянии рассмотреть здесь всю ложь, которая окружает самых почтенных людей господствующего класса, — ее слишком много; я коснусь лишь нескольких отдельных вопросов. 

Собственность является основой общества — это повторяется на каждом шагу; охрана частной собственности является постоянным занятием господствующих классов. С другой стороны, жрецы золотого тельца, экономисты воспевают на все лады порядок и гармонию капиталистического общества. Какая, однако, ложь! Не  в одном, обществе не было столько беспорядка и противоречий; непрерывная и беспощадная гражданская война раздирает гармоническое капиталистическое общество. Разве не воюют постоянно между собой два торговца, продающие один и тот же продукт? Разве каждый из них не старается отнять клиентов у своего товарища по торговле и промышленности,  вытеснить его с рынка, разорить, выбросить на мостовую? Это — война всех против всех Гоббса, этого мыслителя с неумолимой логикой. В средние века война, прерываемая перемириями, велась между отдельными замками; но эта война, которая велась при помощи шпаги и копья, развивала у фѳодола физические и моральные качества (храбрость, страдания); эти качества облагораживали тело и душу человека. Господствующая страсть капиталистического общества—жадность, ненасытная жажда богатев, приобретенных без труда; экономическая конкуренция воспитывает в душе человека лишь интриганство, хитрость, лживость, жадность, эгоизм: пусть погибнет общество, пусть погибнет родина, пусть погибнет человечество — лишь бы я нажил состояние! — вот крик капиталиста, идущий из глубины его сердца. Экономическая война капиталистов приводит к тому же результату, что и воинственная колонизация собственности; феодальный барон присоединял к своим владениям землю и рабов побежденного соперника, промышленник захватывает в свои руки мастерскую и клиентуру своего разоренного конкурента. Крупный капитал поглощает мелкий; мелкая собственность исчезает ежедневно и идет на создание крупных земельных поместий. Таким образом, это общество, основанное на собственности, само уничтожает мелкую собственность, предоставляя возможность существования только очень крупной. Во время революции 1789 года буржуазия выставляла себя защитницей прав человечества и возвещала быстрое осуществление равенства, свободы и братства. Это написано в конституциях и вырезано на стенах тюрем, но до осуществления, этого еще очень далеко; свобода, равенство и братство — это три главные формы лжи буржуазии. Певцы прогресса утверждали и утверждают еще, что машина должна, уменьшить труд человека. А ведь это  возмутительная ложь! Успехи механики увеличивают труд, рабочих в капиталистическом обществе. Перед революцией ночная работа была запрещена; в настоящее время в капиталистических мастерских, которые являются настоящими каторжными тюрьмами, мужчины, женщины и даже дети работают день и ночь. В восемнадцатом столетии государство и церковь покровительствовали рабочему, обеспечивали ему известное число дней для отдыха — пятьдесят два воскресенья и сорок праздников, не считая местных корпоративных праздников; все служило тогда предлогом для празднования; в то время можно было позволять себе устраивать празднества в честь Святого Лентяя. Ничего подобного нет теперь,  — в наши дни рабочему приходится трудиться все семь дней в неделю: хозяева забывают, что даже Бог, несмотря на все приписываемое ему всемогущество, должен был отдохнуть после шести дней труда!

 Семья! Другая непоколебимая и священная основа общества! Как ее превозносили! Весь мир, хозяева, финансисты, моралисты и политики только и заняты — если верить их словам — заботами о том, как бы сохранить, развить и украсить ее. К сожалению, на деле происходит нечто совсем противоположное. Капиталистическое общество дезорганизовывает и разрушает семью: промышленная мастерская отрывает, жену и ребенка от семейного очага; она отнимает мать у грудного младенца и лишает отца семьи его супруги; железнодорожные администрации, финансовые общества доканчивают это разрушительное дело. Женщина теряет все свои хозяйственные качества, так что в промышленных округах молодые девушки, которым пришлось работать на фабриках, не умеют держать в руках своих иголку, когда выходят замуж. Филантропы, которые всегда склонны прикрывать фразами условия жизни рабочего класса, говорят нам, что труд женщин и детей применяется в капиталистических мастерских лишь для того, чтобы улучшить положение рабочего, чтобы увеличить его доход. Это бесстыдная ложь! Женский труд стал применяться в промышленности лишь для того, чтобы уменьшить заработную плату отца семьи; чтобы уменьшить заработную плату женщины, фабриканты стали употреблять труд детей. Капиталисты-филантропы внесли в лоно семьи разъединение и конкуренцию; они вынуждают отца, мать и ребенка бороться за то, кому из них удается продать свой труд на лучших условиях! В индивидуалистической промышленности отец должен был прокормить своим трудом всю семью; в капиталистической промышленности не только мать и дети должны сами зарабатывать себе на существование, но часто случается даже, что мать или даже дети содержат отца своим заработком. В Соединенных Штатах Северной Америки существуют промышленные города, где женщинам отдается предпочтение перед мужчинами, так что муж остается дома для ухода за детьми для присмотра за хозяйством; эти города носят название женских городов. Женщина терпит еще больше мучений, чем мужчина; но промышленный, общественный труд, который в настоящее время ложится на нее таким тяжелым бременем, освободит ее от мужской опеки еще в большей степени, чем обычай давать приданое эмансипировал патрицианку времен упадка Римской Империи. Женщины, оторванные от домашнего хозяйства и принимающие участие наравне с мужчинами в общественном труде, имеют право и даже обязаны заниматься политикой — принимать участие в социалистическом движении. Мы откроем им доступ к нам; в рядах рабочей партии они могут исполнять все функции, к которым чувствуют склонность, и в социалистическом обществе они потеряли с тех пор, Так матриархальная семья была вытеснена патриархальной. Освободившись от ига мужа и гнета мужской морали, женщина сумеет свободно развивать свои физические и умственные способности; она снова вернет себе великую роль инициаторши, которую она исполняла впервые эпохи человечества,—роль, воспоминания о которой сохранилась в мифах и легендах первобытных религий. В самом деле, в Индии, в Египте в Малой Азии в Греции—этих наиболее древних колыбелях человеческой эволюции,— изобретение искусств и ремесел приписывалось не богам, а богиням. Эти мифические воспоминания заставляют нас предполагать, что мозг женщины начал ранее образовываться; впрочем, то же самое наблюдается и теперь: маленькие девочки бывают более интеллигентны, чем маленькие мальчики, и если впоследствии они теряют свои высшие качества, то виной этому бессмысленная система морального, умственного и физического воспитания, которая применяется к ним в течение веков. Женщина ниже мужчины — вопят педанты капитализма: еще бы! ее начинают насильственно коверкать с самых ранних лет. Лягушка начнет передвигаться еще медленнее, чем черепаха, если отрезать у нее ее четыре лапы. 

Наш век является веком труда; труд пользуется почетом; ум и знание в настоящее время вознаграждаются по заслугам — так говорят нам. Но все это также ложь! Рабочий мелкой промышленности был ремесленником, который объединял в своем лице ручной и умственный труд. Столяр, например, прежде, чем приготовить мебель, создавал план ее; его мозг направлял его руку в работе! Но разве так обстоит дело в механической промышленности? Работнику не приходится больше думать; вместо него думает машина, к которой он приставлен в виде простого придатка. Капиталистическое производство заставляет рабочего только прислуживать машине. Почти столь же незавидна и участь интеллигентного труженика. Так как рабочие в массе являются лишь придатками машины, то необходимо было создать отборный слой рабочих, которые думали бы, занимались бы новыми изобретениями и руководили бы делом; необходимо было создать умственных рабочих, которых мы имеем в лице директоров, управляющих, мастеров, инженеров, химиков, агрономов и т.д. Если бы было верно утверждение, что знание и ум вознаграждаются по заслугам, то эти труженики, представляющие собой мыслящий мозг производства, должны были бы занимать первое место в капиталистическом обществе, подобно жрецам в старых теократиях, когда знание являлось еще монополией религии. В действительности, интеллигентные труженики так же подавлены игом капитализма, как и физические работники; они являются лишь жалко оплачиваемыми наемниками; они истощают и иссушают свой мозг лишь для того, чтобы обогащать крупных капиталистов, которым не приходится даже трудиться для приобретения знаний, так как они всегда найдут на рынке химиков, инженеров, агрономов, за 150 до 200 франков в месяц. В настоящее, время все производится в изобилии: химики и электротехники фабрикуются в таком же большом количестве, как и морковь у огородника; вследствие этого, цена на них значительно упала. Унизить знание и ум—вот все, что сумел сделать капитализм для того чтобы вознаградить и почтить интеллигентных тружеников. 

Ну, а теперь взглянем на оборотную сторону медали. 

Я только что изложил вам страдания рабочих интеллигентного и физического труда, захваченных коммунистической централизацией производства, которое находится в руках небольшого числа отдельных капиталистов. Развила ли эта монополизация средств производства и общественных богатств капиталиста — собственника в умственном и моральном отношениях? Соответствуют ли услуги, оказываемые обществу, тем почестям и тем наслаждениям, которыми он пользуется? В индивидуалистической промышленности собственник был человеком весьма полезным. Он занимался производством своих продуктов при помощи своей семьи и нескольких учеников и товарищей. Когда он заболевал или предавался разгулу, его делу грозила опасность погибнуть: он был душой своей мастерской или лавки. В коммунистической  промышленности хозяин исчез: поищите-ка собственников на сахарном заводе, в железнодорожном предприятии, в руднике, на металлургическом заводе; вы их не найдете в рабочей мастерской, а встретите их там, где происходит распределение прибылей и дивидендов: они живут в Париже, Берлине, Петрограде, они могли бы жить хоть на луне, без всякого ущерба для своего предприятия. В начале коммунистической централизации средств производства и обмена собственник играет полезную роль надсмотрщика и руководителя; но лишь только это централизация становится совершившимся фактом, руководящая роль его кончается; таким образом, хозяйский глаз, который в индивидуалистической промышленности обязан был все видеть, здесь исчезает совершенно. 

Но особенно очевидной становится вея бесполезность. собственника, когда капиталистическое предприятие принимает форму акционерного общества, этой наиболее  развитой  своей  формы. А так как он бесполезен, то он становится вредным. Это не я первый высказываю такую ужасную  вещь; это утверждает знаменитый экономист г.де-Малинари. В своем произведении об „Экономической Эволюции", появившемся в 1880-м году, он пишет; „В предприятии, которое приняло форму товарищества, руководящий персонал может владеть лишь минимальной частью капитала. Он может даже совсем не обладать капиталом, и я думаю — в противоположность общепринятому мнению,— что такое положение его является самым лучшим с точки зрения ведения дел товарищества, так как руководящий персонал из неакционеров не имеет права контролировать сам себя. Лицу, руководящему предприятием, необходимо обладать способностями, знаниями и честностью, необходимыми для исполнения его, функций, а это все качества, которые на рынке встречаются гораздо чаще отделимыми от капитала, чем с ним соединенными. Г.де-Молинари только констатирует факт;  но ему можно быть благодарным за то, что он осмелился высказать истину, которую, официальные экономисты стараются тщательно скрыть под своей лживой и бессмысленной фразеологией. 

Капиталистический собственник не играет никакой роли в производстве. В тот день, когда коммунистическая организация промышленности и торговли лишила его всех полезных функций, она подписала смертный приговор всему классу капиталистов. Его должна постигнуть участь аристократии. 

История повторяется: эволюция аристократии представляет большую аналогию с эволюцией класса капиталистов. Пока феодальные бароны жили на своих землях, исполняя полезную роль, невозможно было уничтожить дворянство так, как это было сделано в 1789 году; в самом деле, они защищали тогда своих крепостных и вассалов, ограждая, их от многочисленных врагов, которые окружали их, феодальное дворянство было территориальной армией европейских стран. Но с того дня, как дворянство переменило шлем и щит на придворной наряд, и вместо тяжелого боевого меча взяло в свои руки легкую шпагу; с того дня, как феодальный барон превращался в прислужника королевских и епископских дворов - с того самого дня был подписан смертный приговор дворянству; социальная революция, которой  неминуемо должна будет закончится капиталистическая эра, исполнит над классом капиталистов смертный приговор, произнесенный над ним всем ходом развития экономических явлений.