"... Но вначале о самом городке Каннур. Это Северная Керала, малопосещаемая приезжими, туристическая местность расположена много южнее: это там — аюрведа, СПА, пляжи, театр катхакали, храмы Тираванандума и пр., а здесь — городок, опоясанный военными и полицейскими гарнизонами, которые не очень решаются вмешиваться в его жизнь: с одной стороны — бурная коррупция и слаженный криминал, с другой — неугомонно марширующая компартия, лидирующая в этом краю. Обе стороны, не говоря о множестве других, в неразлучных объятиях. Улицы в ряби красных флажков, мостовые в тату серпа-молота, а на площадях стоят огромные кукольные, гомерически прекрасные фигуры или просто головы Ленина, Мао, Че Гевары и Маркса, будто сделанные Параджановым на пару с Кустурицей. При том что сам городок с его чересполосицей современных зданий и хибар производит впечатление несколько курьезно защемленного между НЭПом и военным коммунизмом — с веселой поправкой на Индию и XXI век...
Вернусь-ка еще на минуту к Ленину и позабавлю вас, прежде чем продолжить с тейямом. Как-то на улочке Каннура разговорился я с интеллигентным светским человеком средних лет. Узнав, что я из России, он спросил, давно ли я видел Ленина. В Мавзолее, добавил он, видя, что я несколько опешил. Причем начиная со слова «Ленин» голос его перешел в какой-то застенчиво-нежный регистр, а взгляд заструился поверх моей головы. Не знаю, сказал он, смею ли я просить вас об этом, но… когда вы будете в Москве… зайдите к нему. И я был бы счастлив, если бы вы прислали мне фотографию: вы и он.
И тут я вспомнил другой эпизод: недели за две перед тем в куда менее обжитом коммунистами штате Махараштра, в маленьком городке Даполи, который местные произносят как «Наполи», понятия не имея о Неаполе, я сидел в полицейском участке, разговаривая с главным инспектором края, в чьем имени по-английски слышался «жаворонок», а на местном наречии — «100 тысяч рупий», и говорили мы минут пять спустя после знакомства о комментариях Шанкара к «Упанишадам». Надо сказать, что иностранцев в этом краю видят нечасто, да еще и способных вести такие разговоры. С каждым словом от радостного изумления в нем распускался маленький лотос, наконец он не выдержал и вскричал: Шива! В дверях возник двухметровый гренадер, сплясавший семиколенный танец чести, и вытянулся перед ним. Чаю нам, лучшего! И мы продолжили, каким-то образом сместившись к ламаизму. И когда он услышал, что я был лично знаком с далай-ламой, он на минуту смолк, потом перегнулся через стол и прошептал мне в лицо: «Моего папу… зовут… Ленин». «Как!» — слегка отшатнулся я. Да, сказал он, садясь, а полное имя… тут он проговорил что-то непроизносимое. Что означало: Ленин-человек-сын-горшечника"
(Сергей Соловьев о тейяме //
Вернусь-ка еще на минуту к Ленину и позабавлю вас, прежде чем продолжить с тейямом. Как-то на улочке Каннура разговорился я с интеллигентным светским человеком средних лет. Узнав, что я из России, он спросил, давно ли я видел Ленина. В Мавзолее, добавил он, видя, что я несколько опешил. Причем начиная со слова «Ленин» голос его перешел в какой-то застенчиво-нежный регистр, а взгляд заструился поверх моей головы. Не знаю, сказал он, смею ли я просить вас об этом, но… когда вы будете в Москве… зайдите к нему. И я был бы счастлив, если бы вы прислали мне фотографию: вы и он.
И тут я вспомнил другой эпизод: недели за две перед тем в куда менее обжитом коммунистами штате Махараштра, в маленьком городке Даполи, который местные произносят как «Наполи», понятия не имея о Неаполе, я сидел в полицейском участке, разговаривая с главным инспектором края, в чьем имени по-английски слышался «жаворонок», а на местном наречии — «100 тысяч рупий», и говорили мы минут пять спустя после знакомства о комментариях Шанкара к «Упанишадам». Надо сказать, что иностранцев в этом краю видят нечасто, да еще и способных вести такие разговоры. С каждым словом от радостного изумления в нем распускался маленький лотос, наконец он не выдержал и вскричал: Шива! В дверях возник двухметровый гренадер, сплясавший семиколенный танец чести, и вытянулся перед ним. Чаю нам, лучшего! И мы продолжили, каким-то образом сместившись к ламаизму. И когда он услышал, что я был лично знаком с далай-ламой, он на минуту смолк, потом перегнулся через стол и прошептал мне в лицо: «Моего папу… зовут… Ленин». «Как!» — слегка отшатнулся я. Да, сказал он, садясь, а полное имя… тут он проговорил что-то непроизносимое. Что означало: Ленин-человек-сын-горшечника"
(Сергей Соловьев о тейяме //
Комментариев нет:
Отправить комментарий