Что я думаю теперь, когда за полвека?
Что мне очень повезло с попаданием моего индивидуального развития в ритмы времени.
Хорошо быть ребенком при Брежневе, когда в стране все спокойно, а по телевизору добрые мультики и детские фильмы.
Хорошо быть юношей при Горбачеве, когда хочется нового, необычного, и эпоха дает тебе такое разнообразие имен и сюжетов, такие возможности для узнавания прошлого своей культуры, такое количество знакомств со странными людьми - диссидентами, хиппи, рокерами - что этого запаса хватает на всю жизнь.
Хорошо входить в зрелость при Ельцине, когда основной вопрос - самореализация, и ты совпадаешь в этом вопросе со всей страной.
А дальше все уже выбрано, все понятно, и уже не важно, при ком и как. К 30 годам человек определился и в себе, и в своих предпочтениях, и в семье, и в друзьях. Ппосле 30 синхронизмы не нужны, потому что выработался собственный ритм жизни. Возникла та профессиональная башня из слоновой кости, в которой человек живет, подчиняясь только собственному импульсу жизни. И уже неважно, какая погода за окном. Работа и все, что около нее, - это навсегда.
Эпоха Горбачева - не вообще, а мои 16-22 года.
Он появился. Он молодой! Он умеет говорить! Забрезжила надежда на то, что не будет так затхло и душно. Постепенное понимание, что уже можно вот это, а потом еще вот то, и даже вот это, а потом и Гумилева реабилитируют, и Пастернака печатают, и Сахаров приехал из ссылки. Можно писать о Высоцком как о поэте. Высоцкий посмертно награжден Госпремией.
И то, за что тебя в прошлом году вызывали в Большой дом, в этом году оценено первым местом на всероссийской олимпиаде. Грохот двух олимпиадных фанфар, два первых места подряд. Триумфальное поступление в университет. Дежурство у дома Дельвига, стояние у Астории. К нам на митинг у Казанского собора приезжает Новодворская, которая рвет портрет Горбачева и произносит пламенные речи...
И вдруг потом - армия, голод в Петрозаводске, мотания по госпиталям и врачам, потеря сознания, полусмерть, амнистия, возвращение. А что было в армии помимо голода? Там у меня были командиры из тайной организации "Офицеры за Ельцина". Они организовали провал начальника военного округа на выборах в Верховный совет. И мы, солдаты, активно участовали, агитировали против генерала.
И радийный голос Горбачева в ООН, и его слова pacta sunt servanda - немыслимая для генсека латынь - приводили в экстаз. Наш там - и даже не стучит ботинком, а цитирует римское право.
Потом я вернулся в университет, а там уже совсем не то, откуда уходил год назад. Там агитаторы гонимого профессора Собчака, там встречают приехавшего на день Сахарова, там такое... И если раньше у нас был спецсекретный предмет, то уже с 1989 года все секретчики куда-то попрятались и предмет исчез...
Мы рады! Мы счастливы! Мы взахлеб читаем Огонек, Новый мир, Черниченко, Шмелева, Стреляного, Бурлацкого, публикации запрещенных философов и писателей... Мы чувствуем, что КПСС скоро, совсем скоро свалят наши доблестные депутаты-межрайонцы. Я вступаю в демократический Союз ученых, у нас там бурные дискуссии, мы на взводе, мы чувствуем. что вот-вот еще немножко - и чудесное нас ожидает... Рухнула Берлинская стена. Рухнули соцстраны. Ура, свобода, и Ростропович играет у обломков той стены...
И вдруг смерть Сахарова. И вдруг голод. Талоны на продукты. Вот это да! Не ожидали. Кооперативные ларьки - это для немногих. Для меня - очередь людей с талонами. Магазин на другом конце города. Опять нужно было не купить, а достать, потому что всем не хватало. Мама ушла из Академии наук и пошла в бизнес. Папу замучили инфаркты, и он в 55 ушел на пенсию. Но был безмерно рад, что Советская власть кончается. Он всегда говорил, что она обязательно кончится.
И вот уже скоро подписывать Союзный договор. А тут 19 августа. Мне еще год учиться, но я иду на работу. Это первый мой день в школе. Директор школы радостно сообщает на совещании, что Горбачев арестован и порядок в стране будет восстановлен. Ее речь сопровождается аплодисментами всего коллектива. Меня поздравляют с тем, что я вливаюсь в коллектив уже в нормальной стране, свободной от перестроек и гласностей. Я несколько в ступоре. Вот не ожидал! А что было в те три дня? Писал статью. Совершенно запойно писал одно исследование и краем уха слушал радио, тихо звучавшее из кухни. Видел выступление Янаева, сразу оценил его как провальное. Несколько серых людей на серо-зеленом фоне. Ясно, что конец.
21-го не удивился, что путч провален. Горбачев возвращается, но инициативу перехватил Ельцин. Горбачев вернулся уже не в свою страну. Жена больна, и он больше всего думает о ней, а не о стране. У него на лице озабоченность, но по личному поводу.
И дальше - сентябрь-декабрь 91-го - какое-то провисание, полный ступор всей страны, непонимание, что дальше, и ощущение, что страны просто не будет, потому что все кончилось. А что будет дальше? Есть кооператоры - значит, бизнес. Границы открыты, выезжать можно свободно. Россия никуда не денется, станет капиталистической страной, а управлять будет президент под присмотром Верховного совета и Съезда депутатов. Путь нащупывался постепенно, впотьмах, и уже без Горбачева. Были надежды на лучшую жизнь.
Я помню, как мы все в своих мыслях оставили его. Дальше он был не нужен. Его списали общими усилиями. Я тогда подумал, что его никто не тронет, и дальше судьба его - судьба Агасфера.