Андрей Мальцев: Логика борьбы и логика развития

В марксизме еще на рубеже ХХ столетия оформились два течения. Одно из них, сохранившее название «социал-демократия», уделяло главное внимание развитию, второе, «коммунистическое», главным считало революцию. При этом нельзя сказать, что социал-демократы отрицали революцию, а коммунисты развитие. Вся история СССР - это построение базиса социализма, но – уже после революции. А ведущий теоретик социал-демократии К.Каутский все начало ХХ века полемизировал с Э.Бернштейном, обвиняя того в реформизме, т.е. в отказе от революции, Бернштейн же это обвинение отвергал, подтверждая свою приверженность программе СДПГ, где главной целью была революция. То есть течения эти отличаются всего лишь разной расстановкой акцентов – что считать более важным.
Раскол этот на самом деле вырастает из противоречивости взглядов Маркса и Энгельса, непроясненности ими до конца, прежде всего для самих себя, понятия «Исторический Материализм».
Принцип исторического материализма был сформулирован Марксом-Энгельсом в работах «Немецкая идеология» (1845) [Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Маркс К., Энгельс Ф. – Соч. Изд.2. – Т.3 – М.: ГИПЛ, 1955. – С.7-544.] и «Нищета философии» (1847) [Маркс К. Нищета философии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.4. – М.: ГИПЛ, 1956. – С.65-185.] и впоследствии развивался и дорабатывался в течение всей жизни. Если ранее История представала ареной борьбы различных исключительных личностей, то теперь впервые внимание было направлено на экономическое развитие как скрытую пружину исторического прогресса. Борьба, впрочем, тоже осталась. Но сейчас это была борьба не отдельных личностей, а борьба классов. И если даже борьба возглавляется личностями, а партии, эти армии классовой войны, направляются политическими лидерами, как и армии в обычных войнах двигались полководцами, если даже эти отдельные личности выдвигаются на авансцену борьбы, метод исторического материализма предполагал сведение политических позиций этих личностей и возглавляемых ими партий к позициям классов, классовым интересам, то есть раскрытие экономических причин политической борьбы. Именно в таком ключе написана, например, Гражданская война во Франции [Маркс К. Гражданская война во Франции // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.17. – М.: ГИПЛ, 1960 –  С.317-370.].
Логика Истории как борьбы отдельных личностей сменилась логикой борьбы классов. Но это все равно осталась логика борьбы. Маркс с Энгельсом изначально, еще до открытия Исторического Материализма, были включены в политическую борьбу, а потому вполне естественно, что они использовали в этой борьбе только что открытый Исторический материализм.
Вот что пишет, к примеру, Энгельс: «борющиеся друг с другом общественные классы являются в каждый данный момент продуктом отношений производства и обмена, – словом экономических отношений эпохи; следовательно, выяснилось, что экономическая структура общества каждой данной эпохи образует ту реальную основу, которой и объясняется в конечном счете вся надстройка, состоящая из правовых и политических учреждений, равно как и из религиозных, философских и иных воззрений каждого данного исторического периода». [Энгельс Ф. Развитие социализма от утопии к науке // Маркс К., Энгельс Ф. – Соч. Изд.2. – Т.19 – М.: ГИПЛ, 1961. – С.208.] В этой текущей повседневной политической борьбе Исторический материализм только так и можно использовать – вскрывать классовые интересы, отстаиваемые публичными политиками, даже если политики пытаются их замаскировать или сами не до конца их осознают. И даже такое использование Исторического материализма уже является эффективным инструментом.
Однако Исторический материализм, кроме того, позволил нарисовать глобальную картину исторического прогресса. Картина эта менялась – вместе с изменением объема исторических знаний. Первоначально Маркс с Энгельсом отталкивались от известной к тому времени истории Европы, начиная с периода древней Греции. Потом была подробная проработка Марксом механизма формационного перехода от феодализма к капитализму и от капитализма к социализму в Капитале. Затем вышло исследование Моргана первобытных обществ и работа Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства». В 1881 году Маркс снова попытался сформулировать схему глобальной исторической эволюции в письме Засулич (в набросках письма) [Маркс К. Наброски ответа на письмо В.И.Засулич // Маркс К., Энгельс Ф. – Соч. Изд.2. – Т.19 – М.: ГИПЛ, 1961. – С.400-421.], но не отправил ее – в отправленном письме этой схемы нет [Маркс К. Письмо В.И.Засулич // Маркс К., Энгельс Ф. – Соч. Изд.2. – Т.19 – М.: ГИПЛ, 1961. – С.250-251.].
Далее споры продолжались. Можно отметить работу Богданова [Богданов А. Краткий курс экономической науки. – М.,П.: ГИ, 1919], Каутского [Каутский К. Материалистическое понимание истории. Т.2 – М.,Л.: ГСЭИ, 1931 – 851с.], наконец уже в СССР в 30-х годах была сформулирована пятичленка: первобытное общество, рабовладение, феодализм, капитализм, социализм (первая фаза коммунизма). Сейчас споры возобновились – в связи с распадом СССР.
Вот эта сторона Исторического материализма является более важной по отношению к определению классовых позиций отдельных политиков, поскольку от правильного определения формационной принадлежности зависит расстановка приоритетов (какие политические действия надлежит считать первоочередными, а какие нет), зависит набор имеющихся в обществе классов, выделяемый конкретным сторонником Исторического материализма, соответственно, зависит выбор стратегических и тактических союзников. Да и само выявление классовой позиции конкретного политика может оказаться ошибочным в случае неверного определения формационной принадлежности рассматриваемой страны.
Например, до создания (открытия) капиталистического способа производства ни индустриальных рабочих, ни промышленных капиталистов в принципе не могло существовать. Были ремесленники, были купцы и ростовщики, но ни рабочих, ни промышленных капиталистов не было.
Особенное значение эта проблема приобретает в эпоху социальной революции. Произошел ли уже формационный переход, появились ли уже новые социальные классы, или еще нет? От ответа на этот вопрос зависит какие именно классовые интересы будут искать у публичных политиков при описании политической ситуации. Ведь если какой-либо класс считается несуществующим, никому не придет в голову попытаться выделить его классовый интерес. А если даже такой интерес будет выявлен, показаны политики и партии, этот интерес отстаивающие, такое описание будет подвергаться сомнению, а политикам будут приписываться интересы каких-то других классов. Проблема формационного перехода приобретает, поэтому, важное значение.
Возьмем, к примеру, ситуацию послепетровской, но дореформенной России [Туган-Барановский М. Русская фабрика в прошлом и настоящем. – Т.1. – Спб.: Наша жизнь, 1907, – 562с.] Туган-Барановский здесь описывает возникновение крупного промышленного производства. После Петра в России появились крупные мануфактуры, работавшие первоначально на нужды армии. Причем, производство было крупным даже и по европейским меркам. Число рабочих на некоторых мануфактурах исчислялось несколькими тысячами занятых. В конце XVIII века на русских мануфактурах выплавлялось 8 млн.пудов чугуна – столько же, сколько в Англии — самой развитой стране мира. В 30-х годах XIX века Россия выплавляла около 12 % общей мировой добычи чугуна (90 млн.пудов) и стояла впереди Бельгии, Пруссии и США. А качество производимой парусины (поставлявшейся на экспорт) было таково, что некоторые английские фирмы подделывали клеймо русских фабрикантов. В это же время начало развиваться хлопчатобумажное производство, никак от казны не зависящее и сразу ориентированное на свободный рынок. О развитии в России бумагопрядильного производства можно судить по тому, что к началу 50-х годов Россия занимала по числу бумагопрядильных веретен (1100 тысяч) 5-е место и уступала только Англии (20977 тысяч), Франции (4200 тысяч), Соединенным Штатам (2500 тысяч) и Австрии (1400 тысяч) и стояла впереди Германии, хотя германское бумаготкацкое производство значительно превосходило русское.
Несмотря на все это, Туган-Барановский не признает в России развития капитализма — по той причине, что в стране отсутствовал лично свободный рабочий класс, основная масса населения являлась крепостными крестьянами [Туган-Барановский М. Русская фабрика в прошлом и настоящем. – Т.1. – Спб.: Наша жизнь, 1907, – С.20.]. А именно наличие лично свободного рабочего класса считается характеристическим признаком капитализма.
Возникшая в России ситуация порождала удивительные классовые коллизии. Так именно буржуазия (купцы-фабриканты) боролась за усиление крепостничества, за право покупать (приписывать) крестьян к фабрикам целыми деревнями и пыталась закрепостить работавших на фабриках рабочих — приблизительно из сходных соображений арендаторы борются за длительные сроки договора аренды, только тут дефицит не земли, а рабочей силы. Дворяне же боролись за то, чтобы фабрики работали исключительно на условиях вольного найма рабочих.
То есть как феодальная частная собственность на землю приобретает в условиях капитализма характер ренты, так и феодальная частная собственность на рабочую силу приобретает в условиях капитализма характер такой же ренты. Но ведь наличие земельной ренты не является аргументом, отрицающим капитализм. Почему же личная зависимость рабочей силы таким аргументом становится? Подробные соображения по этому поводу я изложил ранее [Мальцев А. Вопрос критерия наличия/отсутствия капитализма как формации // http://anatolsen.livejournal.com/131510.html].
Если мы абстрагируемся от реально произошедших изменений в базисе (возникновение капиталистической промышленности) и отказываемся признавать капитализм на основании того, что буржуазная революция не произошла, то есть крестьянство не было освобождено и власть осталась у феодалов, то, тем самым, в вопросе о формационном переходе мы основное внимание уделяем политической революции. Но посмотрите, к примеру, что пишет Каутский:
«Если бы французская революция не совершила большего, чем подобная конфискация и подобный раздел, то она осталась бы столь же социально бесплодной, как революции в древней Греции и в Египте 2400 г. до н.э., в результате каковых революций вместо старых владельцев лишь появились новые, но не могло возникнуть никакого нового способа производства, поскольку для этого не было в наличности соответствующих условий.
В совсем другой обстановке проходила французская, а до нее английская революция. В Англии XVII в. и во Франции XVIII в. имелись налицо элементы промышленного капитализма, самостоятельная и поднимающаяся мелкая буржуазия городов, которая имела в своих недрах и зачатки индустриального капитала и зачатки индустриального пролетариата и находилась в союзе с крестьянством.
Новый способ производства, представителем которого были эти элементы, был скован и придавлен старыми феодальными силами, которые угрожали довести до гибели все общество. Когда удалось сбросить эти силы, то следствием этого была не простая смена персонала различных классов и не возрождение отживших форм производства, а быстрый и мощный подъем развития новых форм, которые до того не в состоянии были развертываться.» [Каутский К. Материалистическое понимание истории. Т.2 – М.,Л.: ГСЭИ, 1931 – С418-419.] Или вот «в Аргосе в 370 году до нашей эры простонародье, вооружившись палками (скиталами) перебило 1200 богачей, и захватило имущество. Это событие вошло в историю под названием «аргосский скитализм». [Социальная напряженность, бунты в Древней Греции –  http://biofile.ru/his/12790.html] Никакого формационного перехода в этом случае, естественно, не произошло.
То есть в формационном переходе, в социальной революции основную роль играет уже начавшийся переворот в способах производства, начавшаяся революция в базисе. Если революция в базисе уже началась, политическая революция лишь вопрос времени. Если же революции в базисе нет, политическая революция особого социального смысла не имеет.
Посмотрите на знаменитое высказывание Маркса по этому поводу: «Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она даёт достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества. Поэтому человечество ставит себе всегда только такие задачи, которые оно может разрешить, так как при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия её решения уже имеются налицо, или, по крайней мере, находятся в процессе становления.» [Маркс К. К критике политической экономии. Предисловие. // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т.13. – М.: ГИПЛ, 1959. – С.7.]
Это высказывание считается одним из основных положений Исторического материализма и часто используется в дискуссиях. Но при ближайшем рассмотрении оно является двойственным. Начало высказывания составлено в логике развития, а конец в логике борьбы. В результате возникает противоречие. Применим это высказывание хотя бы к проблеме зрелости социалистической революции в России 1917 года.
Итак, ни одна формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, которые этой формации соответствуют, и для которых она дает достаточно простора. Если отнести это к феодализму, то очевидно, что буржуазная революция в России давно назрела, феодализм давно уже исчерпал свои ресурсы, явившись причиной поражения еще в Крымской войне, что и вызвало уже тогда освобождение крестьян, а потому свержение царизма в феврале прошло исключительно мирно. Если же отнести данное положение к капитализму, то также очевидно, что Россия могла развиваться в рамках буржуазной формации еще долгое время (общепринятым является утверждение, что и в XXI веке капиталистическая формация живет и здравствует). А отсюда и следует вывод, что социалистическая революция не созрела, тем более в 1917 году.
Однако, когда в дискуссии начинаешь приводить этот аргумент, то тут же всплывает вторая часть высказывания — что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия ее решения уже имеются налицо. Поэтому сам факт того, что Ленин поставил задачу социалистической (пролетарской) революции, уже является доказательством, что социалистическая революция созрела. Что полностью перечеркивает первую половину высказывания, считающуюся (повторим) одним из основных положений Исторического материализма. Споры же о том, был ли в СССР социализм, не утихают до сих пор.
В известном письме Вейдемейеру Энгельс писал: «Мне думается, что в одно прекрасное утро наша партия вследствие беспомощности и вялости всех остальных партий вынуждена будет стать у власти, чтобы в конце концов проводить все же такие вещи, которые отвечают непосредственно не нашим интересам, а интересам общереволюционным и специфически мелкобуржуазным; в таком случае под давлением пролетарских масс, связанные своими собственными, в известной мере ложно истолкованными и выдвинутыми в порыве партийной борьбы печатными заявлениями и планами, мы будем вынуждены производить коммунистические опыты и делать скачки, о которых мы сами отлично знаем, насколько они несвоевременны. При этом мы потеряем головы, – надо надеяться, только в физическом смысле, – наступит реакция и, прежде чем мир будет в состоянии дать историческую оценку подобным событиям, нас станут считать не только чудовищами, на что нам было бы наплевать, но и дураками, что уже гораздо хуже. Трудно представить себе другую перспективу. В такой отсталой стране, как Германия, в которой имеется передовая партия и которая втянута в передовую революцию вместе с такой передовой страной, как Франция, - при первом же серьезном конфликте, как только будет угрожать действительная опасность, наступит черед для этой передовой партии действовать, а это было бы во всяком случае преждевременным. Однако все это не важно, и самое лучшее, что можно сделать, – это уже заранее подготовить в нашей партийной литературе историческое оправдание нашей партии на тот случай, если это действительно произойдет.» [Энгельс Фридрих - Иосифу Вейдемейеру (12 апреля 1853) // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 28. – М.: ГИПЛ, 1961. – С. 490 — 491.]
Если поставить тут на место отсталой Германии отсталую же Россию, а на место передовой Франции поставить Европу, то получится прекрасное описание сегодняшнего состояния — реакция наступила, а коммунистов считают чудовищами и дураками. При этом данное рассуждение сохраняет силу, если реакцией считать развал СССР (в этом случае о физической потере головы речь не идет) и в случае, если этой реакцией считать террор 30-х годов (тогда надо говорить и о физической потере головы). Это, с одной стороны, прекрасно демонстрирует предсказательную силу Исторического материализма — все высказывание сделано в логике развития Истмата. С другой стороны, последнее утверждение – «все это не важно» – Энгельс делает в логике борьбы, и оно полностью перечеркивает все высказывание.
Маркс с Энгельсом изначально были буржуазными радикалами, были втянуты в политическую борьбу еще до того, как стали марксистами. В процессе этой борьбы они открыли принципы марксизма и перешли на позиции пролетариата. Однако принципы Исторического материализма оказались настолько трудными для понимания, взгляд на то, что История обусловлена не субъективными усилиями человека, субъективными усилиями каждого из нас, а тем более, тех из нас, кто полез в политику, а История обусловлена объективными процессами, от человека не зависящими, или зависящими только с большими оговорками, этот взгляд настолько сильно конфликтовал с человеческой гордыней, что сами же создатели Исторического материализма постоянно ему противоречили. Как пишет Энгельс в этом письме Вейдемейеру — заявления не на основе анализа зрелости базиса, а в порыве партийной борьбы, как следствие несвоевременные опыты и скачки, а в результате крах.
Именно в порыве партийной борьбы. И это касается не только текущих политических документов, но и самого марксизма в целом — логика борьбы в марксизме находится в конфликте с логикой развития. Как раз этот конфликт и послужил основой раскола между большевиками и меньшевиками, между коммунистами и социал-демократами.
Вот посмотрите, к примеру, что пишет Энгельс в 1880 году: «Истинный разум и истинная справедливость до сих пор не господствовали в мире только потому, что они не были надлежащим образом познаны. Не было просто того гениального человека, который явился теперь и который познал истину. Что он теперь появился, что истина познана теперь, – это вовсе не является необходимым результатом общего хода исторического развития, неизбежным событием, а представляет собой просто счастливую случайность. Этот гениальный человек мог бы с таким же успехом родиться пятьсот лет тому назад и тогда он избавил бы человечество от пяти веков заблуждений, борьбы и страданий.» [Энгельс Ф. Развитие социализма от утопии к науке // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 19. – М.: ГИПЛ, 1961. – С. 191–   192.] То есть, если бы Маркс появился на пять веков раньше, то еще тогда можно было бы построить бесклассовое общество и избавиться от эксплуатации? А где же тут объективная зрелость базиса, на основании которой только и возможна успешная революция? Вот сам же Энгельс пишет на следующей буквально странице: «Хотя во время террора неимущие массы Парижа захватили на одно мгновение власть и смогли таким образом привести к победе буржуазную революцию против самой же буржуазии, но этим они доказали только всю невозможность длительного господства этих масс при тогдашних отношениях. Пролетариат, едва только выделившийся из общей массы неимущих в качестве зародыша нового класса, еще совершенно неспособный к самостоятельному политическому действию, казался лишь угнетенным, страдающим сословием, помощь которому в лучшем случае, при его неспособности помочь самому себе, могла быть оказана извне, сверху.» [Энгельс Ф. Развитие социализма от утопии к науке // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 19. – М.: ГИПЛ, 1961. – С. 193–194.] Так почему пролетариат Парижа власть захватил, а удержать не смог? Потому, что базис еще не созрел, соответственно, пролетариат был слаб, или потому, что к тому времени Маркс еще не родился, соответственно, не создал марксизм? Как видите, Энгельс и тут мечется между логикой развития и логикой борьбы, в результате одни его высказывания противоречат другим.
Но если логика развития, вытекающая из Исторического материализма, противоречит имеющейся в Истмате логике борьбы, то, быть может, стоит внимательнее посмотреть на то, как в марксизме вообще описывается классовая борьба?
В Манифесте Коммунистической партии борьба пролетариата объявлялась основным условием перехода от капитализма к социализму. Но вот в 1917 году в России произошла пролетарская революция при отсутствии уровня развития, необходимого для перехода к социализму (что признавал и сам Ленин, но – до революции), вот хотя бы: «Пролетариат России, действующий в одной из самых отсталых стран в Европе, среди массы мелкокрестьянского населения, не может задаваться целью немедленного осуществления социалистического преобразования.» [7-я всероссийская конференция РСДРП(б). Резолюция о текущем моменте. // Ленин В.И. Избранные произведения: В 3 т. Т.2. - М.: Политиздат, 1982. - С.98.]), и с тех пор много лет идут споры – был ли построен в СССР социализм, либо же это был госкапитализм? Об этом же (о незрелости революции в Египте 2400 г. до н.э.) говорил и Каутский в процитированном выше отрывке, явно при этом полемизируя с большевиками, совершившими Октябрьский переворот [Каутский К. Материалистическое понимание истории. Т.2 – М.,Л.: ГСЭИ, 1931 – С.418-419.].
В то же время возникновение крупного промышленного производства в России при Петре I было вызвано не классовой борьбой возникающего класса капиталистов за государственную власть с феодалами, а потребностями самой государственной власти – необходимостью модернизировать армию. А вот уже после возникновения индустриального производства между купцами-капиталистами и дворянами-помещиками началась борьба – капиталисты хотели получить право приписывать крестьян к фабрикам целыми деревнями, а дворяне стремились лишить их этого права с тем, чтобы фабрики пользовались трудом вольнонаемных рабочих.
Таким образом классовая борьба, хотя и проявляется на протяжении всей Истории (во всяком случае всей истории государств), отнюдь не всегда является главным двигателем исторического прогресса. Формационный переход вызывается не классовой борьбой, а открытием (возникновением) нового способа производства. Тогда, когда в результате кризиса текущей формации возникает настоятельная необходимость создания этого нового способа производства. И вот тут-то и наступает черед классовой борьбы, поскольку новой формационной стадии должны соответствовать новые более прогрессивные общественные отношения. А они без борьбы не устанавливаются. Эксплуататорские классы всегда стремятся увеличить размер прибавочного продукта, остающегося в их распоряжении, а этого проще добиться не модернизацией производства, а усилением эксплуатации. Каковые попытки постоянно и предпринимаются, несмотря даже на то, что это вредит развитию производства, то есть стратегическим интересам эксплуататоров. Усиление эксплуатации народных масс эксплуататорскими классами увеличивает их паразитизм, ведет к их загниванию и делает неконкурентоспособными на международной арене. Так Каутский описывает процесс, регулярно происходящий в прошлом, как элита эксплуататорских государств погрязала в роскоши, в результате снижалась ее боеспособность, и государство падало под ударами воинственных соседей. Вот, к примеру, что он говорит о Греции: «Так как государства античной демократии не были в состоянии покончить с эксплуатацией, а, наоборот, сами базировались на ней, то, несмотря на все их отличия от государств восточного деспотизма, они должны были в конце концов также прийти в упадок и также погибнуть» [Каутский К. Материалистическое понимание истории. Т.2 – М.,Л.: ГСЭИ, 1931 – С346.]
Возникшее в России при Петре I крупное индустриальное производство также отставало в скорости развития от европейских стран прежде всего потому, что развивалось в условиях крепостного строя, и купцы-капиталисты, как уже говорилось, стремились не столько развивать производство, сколько закрепощать рабочих, т. е. усиливать эксплуатацию. Это привело Россию к поражению в Крымской войне, что заставило правящий класс освободить крестьян. В условиях, когда классовая борьба крестьян, выливавшаяся периодически даже в крестьянские войны, не могла привести к освобождению крестьян, рабочий класс только еще возникал, а потому также был неспособен развернуть масштабную классовую борьбу, и крупная промышленная буржуазия тоже еще только возникала, а потому ставила вопрос не о свержении феодалов, а лишь о доле во власти, и стремилась поэтому не освободить крестьян, а наоборот, закрепостить рабочих, не борьба между классами, составляющими общество страны, а поражение государства на внешнеполитической арене привело к освобождению крестьян — основной аргумент был не классовая борьба, а потребности развития страны.
Как видите, классовая борьба, хотя и является важным фактором развития какой-либо формации, не служит причиной смены одной формации другой. И только непосредственная включенность Маркса-Энгельса в политическую борьбу первоначально на стороне радикальной буржуазии, а позднее, когда они убедились в революционном бессилии буржуазии, на стороне пролетариата, только непосредственная идеологическая необходимость обосновывать борьбу, пропагандировать ее, подтолкнула их гипертрофировать фактор классовой борьбы, вывести его на первый план в ущерб идее технологического развития, идее создания нового способа производства (революции в средствах и способах производства) как главного фактора смены формаций.
Хотя сама идея Промышленной революции явилась важным фактором, подтолкнувшим Маркса-Энгельса к формулированию Исторического материализма, они, а вслед за ними и позднейшие марксисты, не применяют ее к предыдущим стадиям общественного развития. Вопрос о связи Неолитической революции и возникновении первых государств не был поставлен, или поставлен в самой общей форме – возрос общественный продукт, что позволило концентрировать излишки в руках элиты, превратившейся, тем самым, в эксплуататоров.  А в чем была технологическая необходимость выделения элиты, необходимость элиты для самого процесса нового способа производства (перехода от собирающего к производящему хозяйству), что и позволило элите стать эксплуататорами – такой вопрос даже не ставится, хотя ответ на него очевиден. (Смотрите по этому поводу хотя бы мой доклад [Мальцев А.А. Некоторые аспекты ближайшего формационного перехода // Становление гражданского общества и демократической политической системы в РФ: Материалы Всероссийской научно-практической конференции (октябрь 2002 года Казань). – Казань: Центр информационных технологий, 2004. – С.195-199.].) Не ставятся такие вопросы и для других формаций. Технологическая необходимость элиты, ее необходимость для способа производства разработана для единственной формации – капиталистической. (Вероятно потому, что именно для этой формации Маркс-Энгельс обладали необходимым объемом информации).
Точно так же вопрос кризиса формации, кризиса, порожденного самим способом производства, следовательно, неразрешимого в рамках текущей формации, что и вызывает необходимость изобретения нового способа производства ( = перехода к следующей формации ), разработан для единственной формации – капиталистической. Для предыдущих общественных стадий Каутский, как уже говорилось, ограничивается указанием на их эксплуататорский характер, что, по его мысли, и приводит к кризису и уничтожению древние государства. И такое объяснение Каутский полагает достаточным.
Но и для капитализма связка кризис–революция раскрыта неудовлетворительно. В Капитале детально разобран кризис перепроизводства, но какая революция в средствах производства приведет к переходу к следующей формации? По логике Капитала переход к социализму происходит на основе все той же Промышленной революции, только распространяющейся вширь. То есть за новый способ производства выдается все та же фабрика, только обобществленная. Вот посмотрите, что пишет Маркс: «Современная промышленность никогда не рассматривает и не трактует существующую форму производственного процесса как окончательную. Поэтому ее технический базис революционен, между тем как у всех прежних способов производства базис был по существу консервативен. Посредством внедрения машин, химических процессов и других методов она постоянно производит перевороты в техническом базисе производства, а вместе с тем и в функциях рабочих и в общественных комбинациях процесса труда. Тем самым она столь же постоянно революционизирует разделение труда внутри общества и непрерывно бросает массы капитала и массы рабочих из одной отрасли производства в другую.» [Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т1. Кн.1. Процесс производства капитала. – М.: Политиздат, 1988. – С.497-498.] То есть Маркс тут:
1.    отрицает революции в прежних способах производства (при капитализме базис революционен, и это характеристика базиса на протяжении всего капитализма, а не только в момент его возникновения, а базис прежних способов производства по существу консервативен),
2.    понятие промышленной революции сводит к распространению ее на все новые отрасли производства, то есть не понимает революцию как возникновение капиталистического способа производства,
3.    если из такого понятия революции в базисе выводить далее социальную революцию, получится, что одна и та же промышленная революция послужит основой как буржуазной революции, так впоследствии социалистической революции и созданию бесклассового общества.
(Если же одна и та же революция в базисе порождает и капитализм, и социализм как первую фазу коммунизма, тогда не только социализм есть первая фаза коммунизма, но и капитализм есть еще более ранняя фаза того же коммунизма. А почему нет? Производство-то, в отличие от феодализма, уже принимает общественный характер. Да и освобождение крестьян от личной зависимости также становится фактом.)
Но если во времена Маркса—Энгельса накопленный исторический материал был еще невелик, то есть революции в прошлых средствах и способах производства были неизвестны, единственной описанной революцией была промышленная, а признаков новой революции в способах производства еще не могло существовать в принципе, то есть обвинять их в том, что они ее не описали, вообще говоря, неправомерно, то современные-то марксисты знакомы с таким явлением как Научно-техническая революция. А потому возникают вопросы:
– Возникновение какого способа производства приводит к НТР?
– Какие новые классы при этом возникают?
– Какая общественная формация порождается НТР?
И хотя ответ на эти вопросы также достаточно очевиден – НТР порождается мануфактурой знаний (НИИ), НТР приводит к возникновению классов инженеров и менеджеров, НТР порождает пост-капиталистическую формацию, как бы ее ни называть (социализм или пост-индустриальное общество) – такие вопросы обычно не задаются, и с такими ответами решительно не согласно большинство марксистов. Не согласно прежде всего потому, что такие ответы приходят в резкое противоречие с общепринятыми схемами исторического прогресса и с идущим еще от Маркса взглядом на социализм как на первую фазу коммунизма.
Таким образом, мы опять приходим к корректности выстраивания Марксом схемы исторического прогресса, к корректности определения Марксом—Энгельсом пост-капиталистической общественной стадии как коммунизма (его первой фазы).
Логика этого вывода такова: докапиталистическое производство основывается на частной собственности производителя на орудия производства. Производство носит кустарный мелкотоварный или даже натуральный характер. И производство и присвоение носит частный характер. В результате промышленной революции (создания мануфактуры, а позднее фабрики) происходит экспроприация крестьян и ремесленников, они лишаются своих орудий труда и превращаются в пролетариев, но освобождаются при этом от феодальных повинностей и получают личную свободу.
(В схеме, предложенной Марксом в Капитале, появление огромных масс пролетариев предшествует промышленной революции, но это ошибка, поскольку он разбирал возникновение капитализма на примере Англии, и даже из его описания ясно, что огораживание было следствием развития капитализма во Фландрии: «Непосредственный толчок к этому в Англии дал расцвет фландрской шерстяной мануфактуры и связанное с ним повышение цен на шерсть» [Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т1. Кн.1. – М.: Политиздат, 1988. – С.730.]. То есть никакого огораживания и появления больших масс свободного населения не произошло бы, если бы капитализм уже не возник в соседних регионах Мира. В то же время, как показал Туган-Барановский, крупное промышленное производство в России возникло до того, как крестьяне стали лично свободными, ссылка приводилась выше.)
Возникающее капиталистическое производство носит общественный характер, поскольку основывается на разделении труда внутри фабрики и ориентировано на рынок. Возникает противоречие между общественным характером труда и частным характером присвоения. Это противоречие, вместе с анархией капиталистического производства, приводят к периодическим кризисам неплатежей, что полностью парализует производственный процесс. Для устранения этого кризиса надо устранить частный характер присвоения то есть, по мысли Маркса, обобществить производство. Трудящиеся классы снова станут собственниками средств производства, но уже обобществленных. Противоречие, тем самым, снимется. Эта схема описана, к примеру, Энгельсом в «Развитии социализма от утопии к науке» [Энгельс Ф. Развитие социализма от утопии к науке // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 19. – М.: ГИПЛ, 1961. – С. 211–225.]. Та же схема приводится в Эрфуртской программе СДПГ [Каутский К. Эрфуртская программа. ¬ М.: Книгоиздательство Е.Д.Мягкова «Колокол», 1905. ¬ 292с.] и других работах Каутского [Каутский К. Очерки и этюды по политической экономии. – СПб.: изд.Луч,1905 – 104с.]. То есть эта схема являлась в марксизме общепринятой.
Внимательнее всмотримся в эту диалектическую триаду. В качестве тезиса тут идут достаточно развитые отношения частной собственности на стадии феодализма. Антитезис — капиталистическое производство. При нем производство имеет общественный характер, но сохраняется частный характер потребления, что и порождает периодические кризисы. В качестве синтеза предлагается обобществление собственности, то есть придание общественного характера не только производству, но и присвоению. Но посмотрите, к примеру, как Дюринг пытался поймать Маркса на противоречиях, а Энгельс возвращал обвинение обратно: «Итак, Маркс /.../ приходит к выводу, что в будущем обществе будет господствовать собственность в одно и то же время и индивидуальная и общественная, в качестве гегелевского высшего единства снятого противоречия. /.../ Собственность, в одно и то же время и индивидуальная и общественная, — эта туманная уродливость, эта нелепица, получающаяся из гегелевской диалектики, эта путаница, эта глубокомысленная диалектическая загадка, которую Маркс предоставляет разрешить своим адептам, — опять таки является продуктом свободного творчества и воображения г-на Дюринга. /.../ г-н Дюринг еще не открыл этого чудовища — индивидуальной и в то же время общественной собственности» [Энгельс Ф. Анти-Дюринг // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 20. – М.: ГИПЛ, 1961. – С. 133–136.]. Отметьте для себя вот этот аргумент Дюринга, он не так бессмыслен, как это показалось Энгельсу, правда, и сам Дюринг не понял — что именно он написал.
По мысли Маркса-Энгельса обобществление на пост-капиталистической стадии носит всеобщий характер, постепенно снимая вообще все имевшиеся на стадии капитализма противоречия, что неудивительно — ведь переходим-то мы к коммунизму, его первой стадии. Но насколько оправданно такое обобщение? Ведь это же не более, чем гипотеза. А как реально проходил исторический процесс? Давайте сравним гипотезу с реальностью. Ведь некоторые отклонения реального исторического процесса от того, что предполагали классики, наблюдались еще при жизни Маркса. Позднее Э.Бернштейн скажет об этом громко — за что его обзовут ревизионистом.
Посмотрите, что пишет Маркс в 1871 году, то есть через 4 года после издания первого тома Капитала: «Как будто капиталистическое общество пребывает еще в девственной чистоте и непорочности! Как будто не развиты еще его противоположности, не вскрыты его самообманы, не разоблачена вся его проституированная действительность! Коммуна, восклицают они, хочет уничтожить собственность, основу всей цивилизации! Да, милостивые государи, Коммуна хотела уничтожить эту классовую собственность, которая превращает труд многих в богатство немногих. Она хотела экспроприировать экспроприаторов. Она хотела сделать индивидуальную собственность реальностью, превратив средства производства, землю и капитал, служащие в настоящее время прежде всего орудиями порабощения и эксплуатации труда, в орудия свободного ассоциированного труда. – Но ведь это коммунизм, «невозможный» коммунизм! Однако те представители господствующих классов, – и их не мало, – которые достаточно умны, чтобы понять, что настоящая система не может долго существовать, стали назойливыми и крикливыми апостолами кооперативного производства. А если кооперативное производство не должно оставаться пустым звуком или обманом, если оно должно вытеснить капиталистическую систему, если объединенные кооперативные товарищества организуют национальное производство по общему плану, взяв тем самым руководство им в свои руки и прекратив постоянную анархию и периодические конвульсии, неизбежные при капиталистическом производстве, – не будет ли это, спрашиваем мы вас, милостивые государи, коммунизмом, «возможным» коммунизмом?» [Маркс К. Гражданская война во Франции // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.17. – М.: ГИПЛ, 1960 – С.346-347.]. Смысл этого высказывания как-то ускользает от внимания. Маскирующее влияние тут оказывает термин «кооперативное производство», который создает впечатление, что речь тут идет о кооперативах. Однако с чего бы многочисленным представителям господствующих классов назойливо и крикливо агитировать за кооперативы? Абсолютно непонятно. Но, если вдуматься, о какой кооперации тут идет речь? О кооперации между крупными капиталистическими предприятиями. То есть о синдикатах, картелях и трестах.
Анархия капиталистического производства, противоречие между общественным характером труда и частным характером присвоения, частный характер потребления порождали периодические кризисы перепроизводства (неплатежей), справиться с которыми в рамках капитализма было невозможно. Именно это и вызывало необходимость обобществления собственности — устранения этого противоречия. Обобществление и началось в виде монополизации — сугубо естественным путем. Естественноисторическим. И Маркс называет этот процесс, ни много ни мало, возможным коммунизмом. Так к чему на самом деле приводит диалектика Капитала?  Что именно надлежит понимать под коммунизмом (его первой фазой) как результатом произошедшего обобществления? Что это такое — обобществленная собственность?
Еще отчетливее пишет об этом Энгельс через 9 лет в «Развитии социализма»: «С другой стороны, сами производительные силы с возрастающей мощью стремятся к уничтожению этого противоречия, к освобождению себя от всего того, что свойственно им в качестве капитала, к фактическому признанию их характера как общественных производительных сил. /.../
Как периоды промышленной горячки с их безгранично раздутым кредитом, так и самые крахи, разрушающие крупные капиталистические предприятия, приводят к такой форме обобществления больших масс средств производства, какую мы встречаем в различного рода акционерных обществах. Некоторые из этих средств производства и сообщения, как, например, железные дороги, сами по себе до того колоссальны, что они исключают всякую другую форму капиталистической эксплуатации. На известной ступени развития становится недостаточной и эта форма; все крупные производители одной и той же отрасли промышленности данной страны объединяются в один «трест», в союз, с целью регулирования производства. /.../ целая отрасль промышленности превращается в одно сплошное колоссальное акционерное общество, конкуренция внутри страны уступает место монополии этого общества внутри данной страны. /.../
В трестах свободная конкуренция превращается в монополию, а бесплановое производство капиталистического общества капитулирует перед плановым производством...» [Энгельс Ф. Развитие социализма от утопии к науке // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 19. – М.:ГИПЛ, 1961. – С. 220–221.]
Несколько позднее В.Ленин в «Империализме...» отметит: «Для Европы можно установить довольно точно время окончательной смены старого капитализма новым: это именно — начало XX века» [Ленин В. Империализм, как высшая стадия капитализма // В.И.Ленин. ПСС. – М.: ИПЛ, 1969. – С.315.]
Итак, в результате естественных процессов самоорганизации производства возникли акционерные общества. То есть возникла собственность в одно и то же время и общественная, и частная как гегелевское высшее единство снятого противоречия. Собственность неделимая, принадлежащая одновременно всему акционерному обществу, но в то же время и частная на праве владения акцией. Причем, апологеты марксизма отказываются признавать, что она следует из него, а критики привели ее как пример абсурдности марксизма и его выводов. Такой предсказательной силой, сравнимой с предсказательной силой естественных наук, когда предсказания теории сбываются вопреки как создателям и сторонникам теории, так и ее критикам, из гуманитарных концепций обладает только марксизм.
Почему возникла такая ситуация, что Энгельс не увидел в трестах общественной собственности, а сегодняшние марксисты отказываются признавать факт сбывшегося предсказания Маркса? Для разработки Исторического материализма Маркс имел в своем распоряжении только такой инструмент как диалектика. С помощью диалектики сделаны и многие выводы в Капитале. Однако диалектика это крайне грубый и неточный инструмент. Обобществление собственности из нее следует — как необходимость преодолеть противоречие между общественным характером производства и частным характером присвоения. Но тут есть вопрос, который в принципе с помощью диалектики разрешить невозможно, а потому он даже не был поставлен. А какова минимальная степень обобществления, необходимая для того, чтобы исключить возможность возникновения кризисов перепроизводства, либо хотя бы настолько снизить их катастрофичность, что они перестанут приводить цивилизацию к краху? Подчеркнем — не чье-то субъективное желание (возможно очень даже гуманистическое, но субъективное и даже утопическое) добиться всеобщего обобществления, а общественно-необходимый, минимально-необходимый уровень обобществления, решающий проблему кризисов. Необходимый, то есть естественноисторический, а не идеалистический.
Такой вопрос в марксизме даже не ставится.
Тем не менее, на постановку такого вопроса, соответственно, на решение проблемы можно бы было выйти на основе некоторых высказываний Энгельса: «чрезмерный труд одной части рабочего класса обусловливает полную безработицу другой его части, а крупная промышленность, по всему свету гоняющаяся за потребителями, ограничивает у себя дома потребление рабочих масс голодным минимумом и таким образом подрывает свой собственный внутренний рынок.» [Энгельс Ф. Развитие социализма от утопии к науке // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 19. – М.:ГИПЛ, 1961. – С. 218.]. Если причина кризисов в безработице, соответственно, в недопотреблении рабочих масс, соответственно сжатии внутреннего рынка, то введение пособий по безработице и повышение зарплат трудящихся расширяет внутренний рынок и блокирует возможность возникновения кризиса. Основываясь на идеях Кейнса, Рузвельт вводит пособия по безработице и регулирование рынка, чем выводит США из Великого кризиса 1929 года. Но когда безработные получают пособия из государственных (общественных) фондов, это означает, что характер их потребления также становится общественным, что снимает противоречие между характером производства и характером присвоения, а это, в свою очередь, позволяет блокировать кризисы перепроизводства. Именно по такой схеме и возникло европейское социальное государство второй половины ХХ века. То есть пост-капиталистическая формация, предсказанная Марксом и Энгельсом в своих работах, реально существует сегодня в развитых странах. Для ее осуществления оказалось достаточно не всеобщего, а частичного обобществления.
Конечно, одного обобществления собственности, тем более частичного, а не всеобщего, недостаточно для вывода о возникновении новой формации, как бы ее ни называть — социализмом ли, пост-капитализмом, или пост-индустриализмом. Для такого вывода необходима еще революция в базисе, в средствах и способах производства, то есть появление нового способа производства и пары новых противостоящих классов — элитарного и пролетарского. О возникновении новой формации в результате базисной революции я уже писал ранее [Мальцев А. Ноосферная революция // Ноосфера — 1990 — №1; а также  http://www.esdek.narod.ru/1/noosfera1.htm]. Рассмотрение распространенных взглядов среди марксистов на эту проблему и проблемы возникновения нового способа производства также проводилось [Мальцев А. Критика Школы Критического Марксизма // Ноосфера — 2010 — №4; а также  http://socdem.su/?p=418].
Новый способ производства возникает в результате монополизации. Монополии оказываются настолько богатыми экономическими структурами, что впервые в Истории способны создать такое свое подразделение как Ведомственный Научно-Исследовательский Институт. Подобная новация не чье-то субъективное желание поисследовать законы Природы, а настоятельная необходимость повышения конкурентоспособности. Возникает мануфактура знаний — только за счет разделения труда производительность инженеров резко возрастает. Начинается Научно-техническая революция. Характер собственности также меняется, если ранее собственность принадлежала индивидуальным капиталистам, то теперь они превращаются в управляющих акционерным капиталом. Введение Рузвельтом высоких налогов на наследство приводит к тому, что менеджеры не стремятся переводить собственность в личное владение, а наоборот — создают фонды, записывают все активы в собственность фондов, а сами становятся управляющими фондов, полностью избегая тем самым необходимости платить налог на наследство. Таким образом, возникает пара противостоящих классов: менеджеры – инженеры. Власть от индивидуальных капиталистов переходит к менеджерам, проходит революция менеджеров, индивидуальные капиталисты разоряются и вымирают, либо меняют характер своей собственности и превращаются в менеджеров. Введение пособий по безработице и социальных гарантий приводит к повышению уровня жизни, возникновению общества с ликвидированной бедностью (общества двух третей). Возникает новая общественно-экономическая формация.
В Советском Союзе также возникает постиндустриальное общество, власть в котором принадлежит тем же менеджерам — номенклатуре. Мировая антикапиталистическая революция становится фактом. (Что, впрочем, не отменяет возможность либеральной, т. е. буржуазной, контрреволюции, произошедшей после распада СССР. Ревизия реформ Рузвельта, совершенная либералами, свертывание европейского социального государства, наступление либералов на социальные гарантии и права трудящихся, вывод промышленности из Европы в страны третьего мира, с существенно более низкой заработной платой — все это привело к тому, что Мировой Экономический Кризис Неплатежей снова вернулся [Мальцев А. Жадность фраера губит // http://socdem.su/?p=412].)
Конечно, постиндустриальная формация в СССР и на Западе возникла различным путем, а потому ее формы отличались значительной спецификой. Но тут можно говорить о разных путях ее возникновения примерно так же, как и о двух путях развития капитализма — прусском и американском. Разумеется, что революционный и эволюционный пути создадут несколько отличающиеся варианты новой формации.
Все это заставляет нас вернуться к вопросу о глобальной периодизации Истории. Увеличение объема исторического знания заставляло Маркса (и Энгельса) постоянно уточнять схему исторического прогресса, выдвинутую им еще в Нищете философии. Наиболее поздняя проработка этого вопроса (попытка проработки) оставлена Марксом в набросках письма Засулич. Маркс выдвинул идею первичной, вторичной и третичной формаций. Первичная формация основывается на общественной собственности на средства производства, отсутствии классов, отсутствии эксплуатации и государства. Вторичная – это государственная, классовая стадия общественного развития. Соответственно, третичная формация – это переход к безгосударственной, бесклассовой стадии, основывающейся на общественной собственности на средства производства на более высоком уровне. Каждая из этих формаций может иметь внутреннее деление на более мелкие стадии [Маркс К. Наброски ответа на письмо В.И.Засулич // Маркс К., Энгельс Ф. – Соч. Изд.2. – Т.19 – М.: ГИПЛ, 1961. – С.400-421.]. Отметим, что эта разработка периодизации очевидно не полна, поскольку Маркс тут не столько разрабатывал вопрос вторичной формации, сколько приложение этой периодизации к русской общине, являющейся переходным типом от первичной ко вторичной формации. Тем не менее, основные контуры периодизации прослеживаются вполне отчетливо. «В этих исторических образованиях есть ряд типов первичных, вторичных, третичных и т.д.», или «Новый строй, к которому идет современное общество, будет возрождением в более совершенной форме общества архаического типа» [Маркс К. Наброски... – С.402.]. «Сельская община в Германии вышла из недр общины более архаического типа /.../ Там – в Ост-Индии – она также встречается, и всегда в качестве последнего этапа или последнего периода архаической формации» [Маркс К. Наброски... – С.403.]. «Период земледельческой общины является переходным периодом от общей собственности к частной собственности, от первичной формации к формации вторичной» [Маркс К. Наброски... – С.404.]. «Капиталистический строй /.../ переживает кризис, который окончится уничтожением капитализма и возвращением современных обществ к высшей форме «архаического» типа коллективной собственности и коллективного производства» [Маркс К. Наброски... – С.406.]. «Архаическая или первичная формация земного шара состоит из целого ряда напластований различных периодов, из которых одни ложились на другие» [Маркс К. Наброски... – С.413.]. «Вторичная формация охватывает, разумеется, ряд обществ, основывающихся на рабстве и крепостничестве» [Маркс К. Наброски... – С.419.].
Но даже это эскизное изложение периодизации выявляет еще одну странность в понимании Марксом Исторического материализма и общественного прогресса. Например, «исследование предмета продвинулось достаточно далеко, чтобы можно было утверждать: 1) что жизнеспособность первобытных общин была неизмеримо выше жизнеспособности семитских, греческих, римских и прочих обществ, а тем более жизнеспособности современных капиталистических обществ» [Маркс К. Наброски... – С.402.]. То есть, в понимании Маркса (а позднее подобная мысль встречается и у Каутского) общества первичной формации были жизнеспособнее обществ вторичной формации. И Каутский прямо указывает, что это снижение жизнеспособности является следствием появления эксплуатации, т. е. тем, что формация становится вторичной. То есть, понимая под прогрессом увеличение жизнеспособности, мы утверждаем, что исторический процесс не есть монотонное (в среднем) увеличение прогресса, и движение в будущее допускает снижение прогрессивности не в результате случайных колебаний (случайного регресса), а в результате планового снижения прогрессивности более поздней формации? Я уже задавал подобный вопрос, только относил его к Каутскому, который полагает рабовладельческий способ производства планово-регрессивным по отношению к предшествующей ему крестьянской общине [Мальцев А. Чертова дюжина вопросов к современному марксизму // Ноосфера – 2007 – №4; а также http://www.esdek.narod.ru/13/malzev5.htm]. Рассматривая античное рабство, Каутский пишет: «о техническом превосходстве крупного производства в сельском хозяйстве тогда не было и речи. Наоборот, рабский труд производил меньше, чем труд свободного крестьянина.» [Каутский К. Происхождение христианства. – М.: Политиздат, 1990. – Стр. 66.]. Что-то тут не в порядке с пониманием прогресса, да и взгляд на рабовладельческую формацию – что это такое? – надлежит существенно переработать, например, как я это докладывал на конференции [Мальцев А.А. Некоторые аспекты ближайшего формационного перехода // Становление гражданского общества и демократической политической системы в РФ: Материалы Всероссийской научно-практической конференции (октябрь 2002 года Казань). – Казань: Центр информационных технологий, 2004. – С.195-199.].
Но вернемся к периодизации Истории. Как соотносится эта схема Маркса с выдвинутой советской наукой пятичленкой? Первобытная формация пятичленки полностью совпадает с первичной формацией Маркса. Рабовладение, феодализм и капитализм это различные фазы вторичной формации. Наконец, коммунизм с социализмом это различные фазы третичной формации.
Логика Маркса, введшего (попытавшегося ввести) первичную, вторичную и третичную формации вполне понятна. Если мы берем за основной инструмент диалектику, если мы исследуем диалектические преобразования общества в результате движения частной собственности, если в качестве синтеза диалектической триады у нас выступает бесклассовое общество, основанное на общественной собственности, а общества (формации), основанные на собственности частной, полагаются антитезисом, тогда логично за тезис полагать догосударственные общества, частной собственности еще не знающие. В этом случае и возникают первичная, вторичная и третичная формации, соответствующие тезису, антитезису и синтезу. Назовем это «Большой Диалектической Триадой Марксизма». И хотя экспериментально наблюдать эту триаду в целом мы пока не могли, реализовались пока только тезис и антитезис, но нет никакого основания сомневаться в неизбежном наступлении синтеза, соответствующего этой триаде — разве что Человечество переживет катаклизм (природный или социальный) и будет уничтожено, либо испытает глобальный регресс и принуждено будет заново карабкаться по лестнице прогресса. Аргументы в пользу происходящего движения Человечества к коммунизму можно найти даже в сегодняшней жизни.
Все это не отменяет, однако, ни краха Советского Союза, ни кризиса мирового коммунистического движения, ни кризиса мирового социал-демократического движения (даже если С-Д партии и остаются правящими в некоторых странах). Вот по этому поводу статья [Мальцев А. Когда именно социал-демократия сойдет с политической сцены и отправится на историческую свалку? // http://socdem.su/?p=405]. Марксизм, полтора столетия являвшийся одной из наиболее сильных идеологий, находится в очевидном кризисе. Не последнюю роль здесь играет то, что одним из основных теоретических трудов в марксизме до сих пор является Капитал Маркса. Именно в Капитале подробно обосновывается (глава XI первого тома — Кооперация), что капитализм начинается с простой кооперации, когда появляются большие массы лично свободного населения [Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т1. Кн.1. Процесс производства капитала. – М.: Политиздат, 1988. – С.333-347.] А это приводит к ошибочному определению основного характеристического признака капитализма, что в свою очередь мешает ответить на вопрос — Произошел ли уже переход к следующей за капитализмом формации, или еще нет? [Мальцев А. Вопрос критерия наличия/отсутствия капитализма как формации // http://anatolsen.livejournal.com/131510.html].
В результате продолжается конфликт между реформистским и революционным направлениями марксизма, ослабляющий общее движение. Ведь позиция Э.Бернштейна является обоснованной только в том случае, если замеченная им социализация является фактом. В этом именно случае революционаризм становится признаком неразвитости марксистского движения [Мальцев А. Архаика революции // https://mkkepst.wordpress.com/2015/02/02/предлагается-к-обсуждению/].
Но даже не это главное. Диалектическая триада, приводящая к коммунизму, описанная и в Капитале, и ранее в Манифесте Коммунистической партии, и позднее уже после Маркса в Эрфуртской программе немецких социал-демократов, начинается не с первичной формации Большой Диалектической Триады, а с каких-то форм вторичной формации. В Капитале это феодальное общество с несвободным крестьянством (тезис). Именно в результате его разложения (антитезис) и появляются большие массы свободного населения и простая кооперация (по мысли Маркса) запускает процесс возникновения капитализма. То есть диалектическая триада, предложенная Марксом в Капитале, это совсем другая триада, отнюдь не равная Большой Триаде Марксизма. Скорее надо говорить, что это другая, малая триада, внутренняя по отношению к Большой.
В Принципах Коммунизма Энгельс предлагает еще более узкую триаду, где тезисом является положение ремесленников и мануфактурных рабочих (тезис), которые в результате промышленной революции превращаются в пролетариев (антитезис), а уже пролетарии совершают революцию и уничтожают частную собственность (синтез). «10-й вопрос. Чем отличается пролетарий от мануфактурного рабочего? /.../ Мануфактурный рабочий XVI-XVIII веков почти всюду владел еще орудиями производства /.../ Крупная промышленность вырывает мануфактурного рабочего из его патриархальных условий; он теряет последнее имущество превращается в пролетария.» «4-й вопрос. Как возник пролетариат?  /.../ Машины вытеснили прежних рабочих, потому что изготовляли товары дешевле и лучше.» «14-й вопрос. Каков должен быть этот новый общественный строй?  Прежде всего, управление промышленностью и всеми отраслями производства вообще будет изъято из рук отдельных, конкурирующих между собой индивидуумов» [Энгельс Ф. Принципы коммунизма // Маркс К., Энгельс Ф. – Соч. Изд.2. – Т.4 – М.: ГИПЛ, 1956. – С.326, 322, 326.]
Как видите, мы имеем здесь три различных диалектических триады, начинающихся от совершенно разных тезисов. Большая Диалектическая Триада из письма Засулич проходит через все три большие формации — первичную, вторичную и третичную. Малая триада из Капитала начинается в феодализме (тезис) и продолжается через капитализм (антитезис). Наконец, еще более узкая триада из Принципов коммунизма начинается в раннем мануфактурном капитализме (тезис) и продолжается через машинный капитализм (антитезис). Но синтезом во всех трех объявляется бесклассовое общество. Насколько это оправданно?
Если начало малой и узкой триад находится в рамках вторичной формации частной собственности, классов и государства, если развитие этих триад продолжается также в рамках именно вторичной формации, то насколько обоснованно говорить, что в результате синтеза эти триады выходят за пределы вторичной формации и попадают в третичную бесклассовую формацию? Насколько обоснованно постулировать всеобщность обобществления? Реальные исторические процессы конца XIX начала ХХ века показывают, что узкая триада из Принципов Энгельса вообще за пределы капитализма как формации не выходит. Начинается она в мануфактурную фазу капитализма, отрицается в машинную фазу, а синтезируется в самом конце капитализма, когда периодические кризисы перепроизводства вынуждают буржуев развивать кооперативный капитализм — о чем и Маркс, и Энгельс пишут в 1871, 1980 годах (их цитаты приводились статье). Да, управление промышленностью изымается из рук отдельных, конкурирующих между собой индивидуумов. Это — факт, который и Энгельс, и даже Маркс успели наблюдать лично. И это действительно позволяет трестам и картелям (и их менеджерам) выживать во время кризисов, тогда как капиталисты разоряются. Но при чем тут коммунизм? Вот к этой конкретно узкой триаде он какое отношение имеет? Предсказание — блестящее. В 1847 году предсказать монополизацию промышленности, тогда как она стала заметно пропагандироваться только через 20 лет — это результат. Результаты же монополизации стали фактом еще только через 30 лет — на рубеже ХХ столетия большинство промышленности монополизировалось.
Малая триада Капитала имеет несколько большую временную протяженность. Начинается она в феодализме, а отрицается в капитализме. Но и тезис, и антитезис находятся полностью в рамках вторичной классовой формации. Так насколько вообще правомерно утверждать, что синтез этой триады преодолевает классовые антагонизмы, и возникает бесклассовое общество? Тем более, что реальный исторический опыт и развитых стран Запада, и Советского Союза показывает, что с построением социального государства и обобществлением промышленности (монополизацией) упраздняется лишь эксплуатация, основанная на частной собственности, но вместо нее возникает эксплуатация, основанная на собственности общественной. Необходимость преодоления капитализма заключается вовсе не в эксплуатации, ему присущей. Переход от феодализма к капитализму в свое время также был необходимым, это привело к увеличению свободы, но эксплуатацию не устранило. Необходимость преодоления капитализма вызывается тем, что он порождает кризисы перепроизводства, устранить которые при капитализме невозможно [Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии // Маркс К., Энгельс Ф. – Соч. Изд.2. – Т.4 – М.: ГИПЛ, 1956. – С.429.] Основной политэкономический смысл Октябрьской революции не достижение какой-то там «социальной справедливости», а создание Госплана, т. е. устранение самой возможности кризисов неплатежей. То же самое можно было достигнуть с помощью кейнсианства Ф.Рузвельта. Так что обобществление, предсказанное в Капитале (частичное, полное и насколько полное — не важно), произошло — прогностический потенциал Капитала исчерпан.
Предлагаемый взгляд на марксизм значительно расходится с общепринятым. Самое главное — полностью меняется взгляд на социализм и на современное общество. Социализм оказывается классово-антагонистической формацией. Но только так можно избавиться от накопившихся противоречий и сформулировать стратегию дальнейшего развития.
Переход с логики борьбы, имеющейся в марксизме, к логике развития Исторического материализма позволит перенести основное внимание на формационный кризис. Каждый способ производства порождает кризис, справиться с которым в рамках формации невозможно — как раз потому, что именно способ производства порождает как саму формацию, так и ее кризис. Только переход к новому способу производства позволяет блокировать кризис текущей формации, одновременно это ведет к возникновению следующей формации. Только правильное определение кризиса текущей формации (в данный момент — кризиса социализма, кризиса постиндустриального общества) позволит мобилизовать на его преодоление сначала основной пролетарский класс современности (инженеров), а затем и всех граждан страны. Возможность создания широкого движения на этих идеях я обсуждал в работе «Национальная идея» [Мальцев А. Национальная идея // http://www.trinitas.ru/rus/doc/0009/001a/00091085.htm]. Библиографию других моих работ, выставленных в Интернете, можно посмотреть тут [https://vk.com/pages?oid=-8060100&p=Мальцев%2C_Андрей_Анатольевич].
Лысая Гора,
февраль-июль 2015